Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
Ночью Снейп второпях позабыл уничтожить пятно крови перед пологом шатра, но кровь почти полностью впиталась в землю, а остальное затоптали многочисленные, в том числе, и непрошенные, но обязательные посетители, вроде отца Квотриуса, непреложные, но предсказуемые посетители, совершенно ненужные ни Квотриусу, ни ему, Северусу Ориусу Снейпу. Нет, профессор за всеми этими Снепиусами Северусами Малефициями ни разу не забывал своего истинного имени тринадцатого, несчастливого графа Снейп. Он не мог забыть «той», настоящей его реальности
Но тут действительность происходящего снова притянула его к здешней
– Се-ве-ру-у-с-с! Во-о-ды-ы! Жарко!
Спина горит! Что со мной?
– Ты ранен, возлюбленный мой брат, звезда моя нездешняя. Разве ты забыл об сём факте, прискорбном для нас обоих?
– Я помню что-то о каких-то чёрных глазах, вобравших в себя всё звёздное мерцание. Но так ли сие?
– Да, и сии глаза суть твои, они действительно просияли светом звёзд в ночь тёмного и одновременно светлого ещё августа!
– Августа? Ты говоришь о Божественном Кесаре* ?
– Нет, любимый, я говорю о месяце года, одном из тринадцати. Ты не говори ни о чём, просто полежи, может, твоя боль уймётся, и Морфеус примет тебя в свои объятия.
– Я не помню… такой боли. Мне не было так больно ночью… Боль была… острая, но… не жгучая. А ещё ты зашивал мне рану - ведь было сие, правда? Не привиделось ли мне сие в горячечном бреду?
– Правда, родной мой. Я зашивал тебе рану, но под заклинанием. Обезболивающим, ты даже ничего и не помнишь потому, что был словно во сне. Словно, как бы сие объяснить тебе, в подобии заморозки, изобретённой магглами. Я сам придумал это заклинание, помогающее людям побороть самые страшные боли!
– с некоторой долей хвастовства объявил гордый своим заклинанием Северус.
– Но сие заклинание, простое по сути, погрузило тебя в странный общий сон. Такового случиться не должно было. Значит, заклинание на тебе применять нельзя более, ни за какое вознаграждение. Оно может попросту убить тебя! Хочешь ли ты сего?
– Конечно, нет, возлюбленный… о-о… брат мо-о-ой, - простонал Квотриус.- Се-э-ве-э-ру-у-с-с! Я не помню такой боли… Я не знаю, отчего, но я не помню её… Я не помню…
– Успокойся, звезда моя путеводная, Квотриус, возлюбленный… брат мой. Помолчи, ты же так и не ел со вчерашнего вечера, ты ослаб. Тебе надо поспать. Ты поспи, и всё наваждение твоё пройдёт.
_________________________________
* После первого, одного из величайших Императоров Римской Империи Гая Юлия Октавиана Августа (Gaius Yulius Octavianus) (1 в. до н. э.
– 1 в. н. э.), внука принципуса и диктатора Гая Юлия Цезаря, последующие Императоры взяли титул Imperator имярек Ceasar Augustus - Божественный Кесарь.
Глава 7.
Квотриус сейчас действительно плох, как никогда. В душе у Северуса - настоящая, незваная гроза с ослепительными, ветвящимися от стволов наподобие непрошенных, неведомых, диковинных деревьев, выросших без корневищ вовсе вниз макушкой, молниями и закладывающими уши громами из-за бешено колотящегося, в тревоге за раненого брата, сердца. Но, верно, то ли от нарочито спокойных, ласковых слов Северуса: «О, сердце! Отпусти на миг!», то ли его на миг просто отпустил горячечный бред, Квотриус спокойным, слегка хриплым голосом произносит, по возможности мерно, и так же насколько может, ласково, изо всех воистину нечеловеческих, но магических
– Северус, прими меня в объятия твои, и я засну.
Зельевар так и делает - ложится рядом, накрывается овчиной, снятой с Квотриуса из-за жара, обнимает его за шею в присутствии отца и постороннего маггла, - но это же всего лишь магглы! Стоит ли их взгляд на Северуса, целующего брата в горячие запекшиеся губы, душевного спокойствия Квотриуса, его возлюбленного, мага? Разумеется, ответ очевиден для всех присутствующих - никто не лезет с моралями. Никто не полезет с ненужными нравоучениями, либо ненужными советами.
– Видишь ли, какова братская любовь меж сынами моими?
– Да ведаю я, какова она - то ли братская, то ли мужеская - подзуживает Малефиция Верокций.
– Умолкни, старый паскудник, сами были хороши. В своё время, - беззлобно отшучивается Снепиус.
– Даже Папенька принял нас таковыми, какие мы есть. Он, ещё не видя сына, но зная, что он ранен, уже известил нескольких всадников, чтобы они донесли эту новость до легионеров, что мы остаёмся лагерем на три дня. Да и слишком много тяжело раненых в руки и ноги солдат. Я слышал его разговор с пришедшими с благодарностями легионерами.
Квотриуса знобит, несмотря на то, что сам он обжигающе горяч и пышет внутренним пламенем горячки, и я прижимаюсь к брату поплотнее, накинув на него шкуру - ничего, уже появилось солнце, хоть и светящее из-за дымки, от этого не обжигающее, как в первый день пути, но столь приятно тёплое, а шатёр ведь такой тонкий, можно сказать, хрупкий. А что, от ветров он почти не защищает, значит и тонкий, и продуваемый, и хрупкий, и промозглый…
Вот только Поттер храпит во сне, и в животе у него урчит - надо выпроваживать гостей поскорее, а то подумают ещё, что это и вправду, как оно есть на самом деле, беглый раб или, ещё того хуже - напарник того лазутчика - убийцы- мага - Чёрного Властелина, о котором все уши уже прожужжали. А тут я такой - укрываю, быть может, самого страшного преступника!
Да даже беглый раб может оставаться в шатре Господина, только при желании последнего, а не вопре… Да, уже вон как уши навострили - пора Снейпу прилюдно делать Поттера «своим рабом». Ох, он же ещё и в краденой тунике! Ну ничего - Северус отдаст за тунику какое-то количество серебра или камней.
– А, может, Формеус сдерёт с меня, вернее, с Квотриуса - это же его трофеи, пушнину. В любом случае, думается, что-то да сойдёт, чтобы все стороны остались довольны, а несносный Поттер - в одежде всадника.
Нет, лучше взять у кого-нибудь из рабов плащ и прикрыть им Поттера, всё же туника самого всадника, каким бы плебеем он ни был, не про его честь, честь рабскую, которой, вроде бы, и не существует, хоть это и неправда.
– Это мой камерный раб храпит, и он голоден. Да кормили ли уже рабов? Мой ест простой запаренный овёс, но я не отпущу его собирать зёрна, хотя и просит он о сём. Но знаю я, что сие есть лишь глупая уловка.
Снейп вылез из-под шкуры и встал перед военачальником и лысым всадником Фемоклием прямо, как положено рядовому солдату.