Звезда Аделаида - 2

GrayOwl

Беременная невеста внезапно надула маленькие накрашенные губки, приподняла бровки, и лицо её приобрело вдруг такое глупое, портящее её ещё больше, невинное выражение, будто лишь только родненькие братья целовали её, ещё когда ходила она, спотыкаясь и пуская сопли и слюни, под присмотром рабынь - кормилиц. Позже она словно бы никогда не целовалась ни с кем из представителей противоположного пола. Адриана Ферликция готовилась к традиционному, завершающему помолвку, поцелую с наречённым и не отказавшимся от неё, несмотря на заметную беременность - вот дурак-то, воистину слепой!
– женихом.

А дитятко-то, во чреве ещё носимое, неужто и вправду ветерком надуло? Или и без поцелуйчиков всяких там в разные места обходились, а трахались

просто, как животные, да, словно кролики? Но и те братцы-кролики, вылизывают шкурку своей возлюбленной на час. Значит, ласкают даже они. У человека же наипростейшей и лёгкой лаской, правда, в зависимости от её силы и места, куда прикладывают губы и присасываются жадным ртом, всё же является поцелуй, а это значит, что с её… предполагаемо богатым прошлым, Адриана целовалась с мужчинами не раз.

Томно хлопая короткими ресницами и пялясь в пол, в угол, на нос, на «предмет», изображая целомудреннейшую во всей Ойкумене девушку, для которой то, что произойдёт сейчас (а оно должно случиться по ромейским законам помолвки) - первый, кроме братских, осознанный поцелуй с мужчиною, и тихонечко, словно зазывая, как базарная шлюха, произнесла:

– Так скрепим же помолвку нашу поцелуем любовным.

Профессору пришлось поцеловать её невиннейшим образом, словно некий невинный мотылёк, слегка опыливший губы Адрианы, но именно губы, ибо того требовал обычай, а не низкий лобик, как предпочёл бы своевольный мужчина. Однако «из всех цветов прекраснейшая - роза» вдруг обняла Снейпа за шею. Он поневоле должен был прижаться к её груди, успев, на редкость для себя, снова-здорово, приятно поразиться её пышности. И вдруг, нагло воспользовавшись моментом, когда губы мужчины были приоткрыты в простом желании перевести дух от нехилого «девичьего» объятия, женщина умело проникла языком в его рот.

Он с трудом выбрался из её обжиманий на глазах у изумлённого таким Durm-und-Stram* , хоть они они, по определению, и не знали о таком течении в немецкой поэзии девятнадцатого века, как не ведали и об англичанине Байроне, подхватившем и усилившем за счёт своей харизматической гениальности, это движение, простого, сибелиумского министра и голодного, озлобленного Папеньки.

Северус же, почувствовав очень сильный аромат магии в хватке невесты, бувально прилепившей его к своим пухлым губкам, неприятно пахнущим помадой, хваткой, похожей на единоборческую, сказал тихо и внятно, словно давая вдруг оказавшейся излишне страстной невесте вполне однозначный и единоразличимый сигнал: «Не фтыкать»:

– Finite incantatem.

Она, запыхавшаяся, словно фурия разозлённая мужской силой, всё же превосходящей хватку опытной ведьмы, ту, что разорвала её излишне страстный, чарующий в прямом смысле слова поцелуй («Вот ещё, с бабой брюхатой лобызаться!») - громко, в сердцах ответила, выдав ту сокровенную тайну, которую желала сохранить до первой брачной ночи с нелюбимым:

– Отнюдь, о Северус, наречённый и возлюбленнейший превыше солнца ясного жених мой, ибо вельми хорошо обучена я отцом высокорожденнывм своим и патрицием, волхвование кудесническое освоившим вполне. Знай, что волхвование моё, скромное, как и положено благонравной девице ромейской, только начинается и не спрашивай меня, как и чем закончится оно. Я же приложу все усилия, дабы задуманное мною свершилось.

Ну вот и получил Северус ответ, ответ в виде неприятной, многообещающей угрозы, на незаданный, позабытый им, очарованный даже в какой-то момент ведьмой, в борьбе с наваждением и прочих треволнениях первого свидания вопрос - обучена ли драгоценная невестушка чародейству. А, видно, обучена весьма хорошо и давно, и не столько, как домашнее хозяйство вести да рабами распоряжаться, что, по мнению Снейпа, и требовалось от молодой ведьмы, замужней, но и большему. Вот только чему большему? Быть может, она умеет накладывать первые два Непростительных? А если и Третье?! Будущая супруга,

в таком случае, может быть попросту опасна, особенно для не вполне осознающего себя, до страсти отрешённого от реальности Квотриуса! А ведьма она, ух, какая сильная - ведь чуть было не приворожила она зельевара - женоневистника невербально, не прибегая к волшебной палочке. Приятной мягкотелостью своей прельстивой приворожила, носиком - уже не поросячьим рылом, а миленьким, курносеньким, да пальчиками пухленькими, коротеньким, словно детскими и… поцелуем горячим, зовущим к новому, некоему продолжению и обещающему это новое чувство. Большого труда стоило Северусу оторваться от столь страстной женщины, вдруг и так сразу, внезапно воспылавшей к нему, вовсе не красавцу…

Как ему показалось, любовью с первого взгляда, но последующие её разгневанные, несдержанные речи доказали, что воспылала она к Снейпу искренней, горячей ненавистью.

Наконец, подошёл долгожданный, особенно для голодного и злого Папеньки, министр - седенький старичок лет шестидесяти пяти, разумеется, патриций, ещё полный сил и весьма гордый своей редкой, официальной, почётной должностью - скреплять помолвки наречённых. Он скоренько, давно отлаженными и профессиональными жестами сам схватил помолвленных за правые руки, удивившись про себя, но не подав и виду, жаркой, просто пылающей ладони разъярённой, тяжело дышащей невесты и ледяной, как кисть мертвеца, коему погребальный костёр уж устраивать пора - обеспокоенного чем-то вроде и непонятным жениха - но уверенно соединил руки, торжественно сказав:

– Как соединились правые длани ваши, твоя, о муж могучий, высокорожденный патриций Снепиус Северус Малефиций, и твоя, высокорожденная патрицианка Сабиниус Адриана Ферликция, пускай так же отныне в унисон бьются сердца ваши, и помыслы ваши будут едиными, и деяния обоюдными, праведными, милосердными, честными и благородными. Да не измените вы до бракосочетания вашего скорого помолвке священной, богами милостивыми разрешённой и одобренной, словесами известными, принятыми, но не приятными. Да возблагодарите вы во браке счастливом и многодетном богиню Венеру - Любовь Златокудрую и бога Гименеуса, Союз брачный Скрепляющего и Осеняющего крылами златыми своими во веки веков. И по смерти будьте вы неразручны, рука в руке, в царстве угрюмого Плутонуса.

– Вот и хорошо, наконец-то, без смертоубийств и магической дуэли, официальная часть грёбанной помолвки закончена. Вот ведь, даже Плутона помянули для пущей радости, верно, а теперь снова жрать и пить. Только вот баранину мне есть ну никак нельзя, особенно с «коктейльчиком» Наэмнэ. Ведь отбежать не успею, при гостях вырвет. Хоть, надо признать, что седло барашка с иноземными, дорогущими специями, на которые уходят десятки монет стоимостью с корову, да даже грудинка, облитая жиром, меня так и манят, притягивают ароматным запахом, к которому я уже привык, и он не кажется мне более тошнотворным, покуда нахожусь я в доме Снепиусов, нет - в моём доме. Пока ещё в моём, и никому отдавать Господство над ним я не собираюсь.

Тогда сразу прикажу Наэмнэ подать мне сивухи поганой, недоперегнатой, да не забыть бы мне со всеми моими мальчиками - девочками за оставшиеся три неполных дня соорудить-таки перегонный куб, а то я всё откладываю…Но ышке бяха всё же крепче даже креплёного вина, вот и упьюсь. Стой, Сев, аппарировать во лесок-лесочек нужно во время пира, забыл, что ли? А куда ты, напившись, переместишься-то, к Мордреду на рога? Ещё расщепишься во время аппарации, а кто тебя тогда найдёт и соберёт по кусочкам? Нет, не забыл я ничего, просто мне противны, да, противны после снятия простейшего приворота, объятия и поцелуи поганой девки, эти прижимания к излишне пухлой груди, там, где у Гарри всё плоско, а у Квотриуса ещё и накачанные, упругие мышцы. Их, мужские, тела так великолепно, хоть и по-разному, сложены, вспомни только, да вспомни!
– себе же легче станет, Сев.