Звезда Аделаида - 2

GrayOwl

А если я маньяк и прирежу её первой же совместной ночью, не дожидаясь, пока в меня полетит какое-нибудь о-о-чень неприятное и болезнетворное заклинание? Об этом ей не могли рассказать, чтобы не расстроить свадьбу, которой так желают оба дома. Шутка. Я и пальцем её не трону, если со стороны Адрианы не будет угрозы моей чести … или жизни. Да ладно тебе нагнетать ситуацию - она, вроде бы тоже не маньячка, и на хрена я ей, нелюбый, сдался! Наверное, это и есть пресловутые, описанные у всех классиков, банальнейшие женские хитрости и заигрывания. Просто-напросто я ничего о них не знаю, только из книжек. Нимфадора, как я её звал наедине, и она не сопротивлялась так, как на обществе, наверное, из-за теплейших чувств, которые эта необыкновенная девушка испытывала ко мне… тогда, очень и очень давно. Так вот, Тонкс - единственная девица, с которой я целовался и обжимался - вела себя намного строже и осторожнее, не позволяла мне лишнего, когда мне уже невтерпёж становилось и хотелось попросту завалить её где-нибудь в укромном местечке, хоть и собиралась уже «упасть в мои объятья». Ну да, она же девица, по крайней мере, была девицею, уж не знаю,

как сейчас, а эта - бля…

Да ладно, – подобрел Снейп при приятном воспоминании о когда-то любимой Тонкс, – избавим нашу «неправильную девушку» от негожего приплода, и всего делов-то. А концы - не в воду, а в отхожую яму… Не придумали ещё ромеи места общего пользования с проточной водою. А вот в Восточной Римской Империи быстро перенимут такой важный опыт от турок-сельджуков, наиболее усовершенствованное ими устройство, не считая лёгкой, маневренной конницы. Всего-то ещё пять веков в термах мочой мыться потому, как произойдёт это важное с точки зрения общественной гигиены заимствование ко времени десятого века, когда Восток столкнётся с Западом напрямую в борьбе за владение процветающим торговым городом Иерусалимом. Тогда и пресловутые розы появятся.

Ох, как же живот болит и свело заразу то ли от боли, то ли от голода. Да, скорее, именно с голодухи, как выражается мой милый, такой непосредственный Папенька. Тягучее чувство от удара, конечно, ещё осталось, но теперь главное ощущение - какой-то дикий, неестественный голод, итить-колотить. Адриана, что ли, опять ворожит? Но зачем? Чтобы я объелся и лопнул, ей на радость? Три «ха». Больших таких «ха»!

В трапезную так и пришли вчетвером - с проголодавшимися, но оказавшимся не прочь поговорить с отцом жениха, министром и Малефицием, неотвязно глядевшим за каждым движением и во время церемонии помолвки слышавшим… почти каждое слово «сына своего законнорожденного и наследника». Если бы он услышал все слова Северуса, ему, отважному вояке, прошедшему все многочисленные воинские испытания и невзгоды, стало бы неуютно. Снейп так и чувствовал, как Папенька взглядом сверлит спину «сына». Наконец, Северус не выдержал и на мгновение обернулся, успев заметить, что Папенька весьма недоволен. Ну не министром же - тот заслужил свою баранью ногу и сладкий фирменный «коктейльчик» дома Снепиусов вполне. Слова его, если вдуматься, были не только напыщенно красноречивы, но, по сути, и мудры, отшлифованы веками.

Вот тогда только, которым из них - невинно воркующей вполголоса перед завершением помолвки, знакомящейся, внешне «милующейся» парочки, нашедшей общий язык практически сразу же, к удивлению присутствующих?

Наверное, Папенька не до конца доволен обоими, прежде всего, сыном, целующим ручку невесты. Это уж явно не ромейский, слишком нежный, галантный поступок, если на латыни, своенравной, твёрдой, не допускающей полу-теней и недосказываний, существует аналог слову «галантный», таящем в себе столько скользящего, недоутверждённого смысла, но не рубящего сплеча, сразу и абсолютно ясно, как в работах римских классиков, правда, нечитанных Малефицием. А может, старший Снепиус просто сердится на неестественно страстный поцелуй развратной невесты Адрианы с практически незнакомым мужчиной? Может, он - знаток женщин - тоже углядел, несмотря на её немалые объёмчики, что невестушка уже беременна, и её живот неприлично выступает вперёд и отвисает, хоть и затянутый зоной? Тогда совсем худо, только для Северуса расторжение помолвки по воле Папеньки будет самым приятным и полезным, что для него когда-либо делали за всю жизнь с раннего детства.

Может, оба помолвленных вели себя попросту не по канону, отработанному столетиями… Так откуда несчастному, не готовому к такому повороту событий профессору придерживаться известных условий помолвки, если невеста сразу же начала ворожить над мужчиной? Даже Снейп далеко не сразу почувствовал и распознал какого-то неправильного аромата магии, ворожбы, колдовства, творимых невестой. Что уж тут говорить о маггле?

А может, просто Малефиций готов всё седло второго барана съесть и переживает о первом, от которого ему ничего не досталось - всё подъели под «горилку» прожорливые сыновья Сабиниусов, такие здоровяки, что им - двоим всего!
– и туши откормленного барана маловато будет, ждут следующего? Совсем совесть где-то у себя в туниках или плащах потеряли! Тогда всё явное да и тайное, излишне активно скрываемое, а потому заметное, недовольство Папеньки объясняется очень просто - обыкновенной человеческой жгучей желудочной неудовлетворённостью, которая пройдёт, как только он съест куска два мяса, хорошо прожаренного на вертеле и постоянно поливаемого соком и жиром, капающим с переворачиваемой над очагом туши. У Северуса же тоже живот с голодухи подвело!

Снейп волновался сейчас из-за всего, ему же предстоит с минуты на минуту, не емши, подвязав потуже праздничный пояс, аппарировать в лес, а нужно ещё успеть приодеться как можно потеплее. На улице сегодня лёгкий морозец. И это уже в конце октября! Вернее, до самого конца месяца ещё более декады, сегодня всего лишь семнадцатое число по «ново-старому» стилю, но всё равно так непривычно, холодно и, вообще, не по себе! Будто в другой стране оказался! Ведь нет обычных британских осенних октябрьских и вплоть до самого Рождества, холодных дождей и, как следствие, активного листопада, «здесь», в этом времени, все ливни прошли одной полосой, начавшись с тёплых сентябрьских гроз, закончившись первыми днями осенней октябрьской пронизывающей слякоти. А потом наскоро всё высохло, деревья стоят почти без единого листочка, но вскоре и подмёрзло. Вспомнить только сентябрь - начало октября, по прикидкам Северуса, это были именно месяцы «девятый», начавшийся неимоверной жарою без капли влаги, и начало месяца «десятого», непосредственно в походе, так там было практически постоянно дождливо, но не холодно, или висела облачная дымка, скрывающая и сильно преломляющая прямые лучи солнца.

Но оно, по крайней мере, ещё согревало, даже через ткань простого солдатского сборно-натяжного шатра, в котором Северус выхаживал раненого брата, тогда ещё без этого прилепившегося словца - «названный». На обратном же пути, таком долгом и… одиноком, без капельки любви и теплоты со стороны возлюбленного брата, Северус чуть совсем не закоченел от пронизывающих северных и северо-восточных ветров, кажется, выстужающих напрочь всё оставшееся, слабенькое тепло тела, обездвиживая холодом конечности. Всё это «благолепие» сопровождалось практически непрерывными, секущими открытые части тела уже ледяными ливнями, словно мириады острых иголок. Главной виною бедственного состояния поникшего было Снейпа оказались, конечно, абсолютно пустой желудок и тонкое сложение. Всеобъемлющий, вынужденный голод послужил причиной тому, что истощённый Северус потерял счёт дням бесконечной, вымотавшей его дороги домой. Только тогда измочаленный Мастер Зелий задним умом понял, каково это было бы, если бы ему не посчастливилось проявить свои магические способности не перед каким-то дикарём, вроде возглавлявших покорённые племена настоящих полу-животных. И не доставил бы его услужливый возница генерального полномочного вождя всех х`васынскх`, имевшего многочисленные контакты с ромеями и даже не раз воевавшего со своими воями бок о бок с самим Малефицием, человека по зовимому имени Нуэрдрэ, жестокой кончины которого Северус себе так и не простил до конца, вовремя к дому оказавшегося военачальником давнего предка. Тогда Северус мог бы разделить участь Тома и Гарри, только при одном условии - если бы у него отняли волшебную палочку и не сломали бы её с похабными шуточками, такую грозную по действию и беззащитную на вид. Северус не имел бы ни дома, ни пристанища, ни крыши над головой, даже соломенной, вынужден был бы пытаться сбежать от «благородных Хозяев», что ему, как опытному шпиону, несомненно удалось, просто аппарировав от «работодателей», а затем скитаться по жёлтым кирпичным дорогам, подобно бездомному нищеброду. Да его там же, на жёлтых кирпичах, убили бы варвары - кельты ли, пикты ли - только из-за богатой и многочисленной, по их меркам, одежды на первом же переходе из одного неизвестного городка в другой, не более известный - карты Альбиона времён римского владычества Северус никогда не видел и даже не слыхивал о такой. И неважно, на большой дороге или на очередной незаметной, неразъезженной в чью-либо латифундию, куда бы он пошёл за подаянием, пришлось бы сложить ему голову. Не исключено, что ему отрубили бы «неромейскую», а, значит, варварскую голову тяжёлой, длинной спатой или проткнули в сердце острым, коротким гладиусом бритты - наёмники, стоящие при воротах, тоже из-за странного, на их взгляд, невиданного богатого одеяния - «туники» с разрезом посредине из ткани, обладающей неким серебристым блеском, всего бродяжьего гардероба - многослойной, «бабьей» одежды, а после бросали бы жребий, кому что из окровавленных - ну, да это пустяки!
– вещей достанется.

А так - получилось, что есть дом милый дом, столь важный для любого англичанина, мага ли, маггла, в котором тебе всегда рады, услужат Господину дома, не оставят болеть без ведома врача и без лекарств, хотя и примитивных, но, всё же, принесут поесть вкусненького, перестелят ложе в случае конфуза или же когда пропотеешь et cetera. Но Снейп не хотел больше болеть, хоть он и простыл, но сопли и слегка охрипший голос - вот и всё, вполне терпимое нездоровье. Ему была противна сама мысль лежать обессилевшим от глада и хлада. Он уже належался вдоволь по милости Квотриуса.

Источником же той страшной, чуть не сведшей даже не в могилу на фамильном кладбище, а прямиком на погребальный костёр, астении послужила, во-первых, изнурительная вынужденная голодовка, но за годы шпионских страстей Снейп привык и к немереному обжорству деликатесами сразу после «развлечения» Волдеморта, и к многодневному голоду во время длительного подбирания по приказу «Его Темнейшества» и молчаливому одобрению Ордена Феникса компонентов опасных, смертоносных зелий, варки их, возгонке, сублимации и прочих алхимических премудростях, о коих мы не будем более распространяться вовсе.

В большей степени, чем вынужденная голодовка «по дурости», как считал сейчас Северус, источником, продолжившегося и дома недуга - замедленного кровообращения в жилах и общей слабости послужили ветра на обратном пути - изнуряющий, выстуживающий, вымораживающий северный и холодный, влажный, пронизывающий северо-восточный, гонящий сырость с Северного моря - то ли ещё сентябрьских конца месяца, но, скорее, уже октябрьских ливней с ледяным ветром. Время в походе летит незаметно, хоть и однообразно, не считая непосредственных сражений и отдыха после них, от чего теряешь счёт не только дням, но и месяцам. А обратный путь домой, так и вовсе вымотал очень нескорой, отчаянной надеждой увидеть внезапно ставший милый сердцу Сибелиум. Рядом с квадригой Снейпа бежали день за днём голодные, постоянно отстающие, до полу-смерти уставшие «незаслуженные» рабы, которых Северус вовсе и не желал видеть возле себя и лошадей, едущей из-за них то умеренной рысью, то крупным шагом! Северус с превеликим удовольствием передал бы «своих» рабов «отцу» или названному брату, но так не принято по ромейским грёбанным военным законам - дабы Господин дома приехал к себе с пустыми руками, и приходилось терпеть да ещё и переживать за здравие своих рабов. Одна эта бесконечная дорога с принятыми по военному, необсуждаемому приказу Папеньки - тогда ещё «отца» - грозного военачальника Снепиуса Малефиция - несчастными созданиями -

шестью молодыми и красивыми, несмотря на слой грязи на их черноглазых личиках, женщинами, две из которых были, к тому же, сильно беременны. Впрочем, ни одна из них не перевозбудила подыхающего от голода и холода

«благородного хозяина». Да ещё в придачу было трое сильных юношей лет пятнадцати, самих на коленях ползавших за Северусом и напросившихся в рабы к «доброму, великодушному хозяину», избавившему их от пыток, и «до кучи», для полнейшего счастья оного хозяина - два ребёнка, по меркам х`васынскх`, уже взрослых, вот-вот должных пройти обрезание, лет восьми - десяти.