Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
Он вообще мало, что помнил из всей свадебной церемонии. «Не мне, не мне, но имени Твоему!», - раздавался никогда не слыханный вживую боевой клич тамплиеров в его голове. «Твоему», в данном тяжёлом случае означало: «Терплю всё это безобразие лишь ради Квотриуса!». «Скорее войдёшь к супруге - скорее и зачнёшь наследника», - так, по крайней мере хоть что-то запомнилось из бессмысленной болтовни Папеньки, подарившего Северусу тогда камею «с персями». Знал только профессор, что сейчас начнётся развесёлая пьянка-гулянка с острыми шуточками и пересудами, но жгучую воду жениху с невестой не поднесут, в отличие от остальных присутствующих. Да, чтобы молодожёны не перепились тяжёлой ышке бяха, и не зачал бы молодой супруг по пьяни жене убогое дитя. Видимо, раньше таких случаев было достаточно для того, дабы сохранить такое ограничение для молодых. Им подадут только винця, зато креплёного, фирменного, от Наэмнэ, а это куда лучше, чем неочищенная вода жизни, ышке бяха - в доме у Снепиусов всё же нет перегонного куба! А в доме Снепиусов есть, благодаря
Невеста сидела в знак смирения перед старшими, отныне будущими заменять ей отца с матерью - простецами, что было особенно обидно, свёкром и свекровью, не забывая, впрочем, о многообещающих взглядах, посылаемых супругу, в наброшенной на голову золотистой фламмеум, и в праздничных, такого же цвета башмачках. У Адрианы были удивительно маленькие ножки, будто детские, и это очень понравилось супругу, как умиляли его и раньше, до удара этими «миленькими» по животу, маленькие, короткопалые кисти новоприобретённой жены. Но дальше «нравится» и «вызывает умиление» его эмоции, понятное дело, не распространялись. Северус, скорее, думал о том, как и при каких обстоятельствах ему снимать свадебную фату с жены - при обязательных свидетельницах или же в их благодатное отсутствие. Тогда пускай драгоценная ткань остаётся нетронутой, на невесте, закладываясь в складки во время беспокойного сна, пока… её не снимет Квотриус. Конечно, наутро Адриана, если… Если её похотливую вагину не удовлетворит своим орудием, а оно у него могучее, как знал Северус по себе, названный брат, передумавший сношаться с женщиною, пред лицом почитаемых им богов и богинь связанной с высокорожденным братом, то Адриана уже с ранья бросится жаловаться на нерадение мужа своей приёмной матери - свекрови. И Северусу сам Малефиций, устроивший этот брак наряду с проклятущим Верелием, начнёт читать мораль, что, мол, так нельзя обходиться с дочерью самих Сабиниусов, обижать её небрежением… Но профессор был уже заранее мысленно готов к беспощадному и недвусмысленному отпору.
… Вероника Гонория показалась всем очень тощей, потому-то и была закутана в белую, праздничную, но плотную шерстяную паллу, даже задрапированную, чтобы скрыть растущий живот. Престарелая женщина была болезненного вида - всё-таки поздняя беременность переносилась плохо, особенно после вынужденной прогулки через пол-города. Но она смело подошла сначала к «сыну», а потом к невестке и сказала обоим несколько проникновенно ласковых, поэтических слов о супружеском счастье, упомянув, к удивлению «сына» даже столь нравившегося ему Модестина. Настолько эта высокорожденная, не в пример столь же, а может, и более высокого рода Адриане, патрицианка, происходившая из семьи самого Божественного Кесаря Гонория, была образована и начитана.
Толстая матрона в белой палле, закутанная до бровей даже в доме, действительно мать Адрианы Ферликции, сопровождавшая и поздравившая дочь и зятя, была, в отличие от Вероники Гонории, немногословна, произносила «проздравления» коряво и неграмотно, с ошибками, которые даже иноязычный Снейп не позволял делать себе. Но что уж тут, как говорила его «тёща», ещё надо было поучиться, и не на научных семинарах - такому языку «обучались» с пелёнок в самых низших слоях плебса. Совершенно очевидно, что она была магглой, воспитавшей единственную (а, может, единственно выжившего ребёнка, и это скорее всего) дочь в том же презренном для Северуса духе и, вполне вероятно, для собственного супруга - велеречивого волшебника - тоже. Брак же не представившейся матроны из плебса с магом Верелием совершён был из-за обязанности обзавестись семьёй после утраты прежней супруги, видимо, тоже магглы. Скольких жён оставил, разведясь, да и пережил Верелий, наплодивший похожих на него сыновей, один Мерлин ведает. Лишь дочь походила обликом на словно безымянную мать. Верелий не представил свою очередную, «проходную» жену гостям, а все домочадцы - и свободные, и рабы - и без того знали по имени свою возлюбленную, тихую Госпожу.
После того, как были спеты все гимны, ко всеобщему счастью уже проголодавшихся высокорожденных патрициев, в отношении пустых желудков ничем не отличимые от плебса, разве что качеством, но не количеством съедаемого и выпиваемого, началась обжираловка. А как иначе было назвать это внешнее разнообразие каш на бараньем жиру в отсутствии пресловутой пшеничной каши, заначенной специально для молодого супруга, но это только пока молодые не войдут в убранную шелками брачную комнату, которой в доме Снепиусов послужит опочивальня жениха. И сколько бы грехов однополой любви в ней не совершалось, невесте о сём знать не надобно. Даже если старшие братья запомнили, как Господин дома уложил невменяемого сводного брата - полукровку на эту самую постель и передали всё Адриане. Она, наверняка, всё позабыла, влюбившись, как дурочка в своЕГО ламию и, по основной ветви, мужеложца. По крайней мере, она была безмерно благодарна уже любимому жениху за, хоть и вельми болезненный но такой желанный… теперь, когда она полюбила другого - супруга - выкидыш рабского «производства».
Главным украшением «меню» был целиком зажаренный на вертеле бык, а к нему прилагались всевозможные соусы с иноземными специями, а также «не считающиеся» горы хлебов, ещё тёплых, необычайно вкусных, да ещё на столах были расставлены блюда с привозным дорогущим варёным, слишком хорошо известным Северусу, тоже на бараньем жире, осклизлым, почему-то в обоих домах холодным рисом комками
Виночерпий Наэмнэ превзошёл самого себя, сделав несколько кувшинов такого вкусного «коктейля», что Северус, наконец-то с одобрямсом окружающих, на мнение которых он, в сущности, плевал, но чувствуя себя поспокойнее, разлёгшийся на подушках и не съевший ничего, кроме тщательно освобождённой от жира говядины, с трудом контролировал потребление креплёного вересковым мёдом алкоголя. У него ещё сильнее разболелась голова, хотя, кажется, куда уж сильнее, как казалось ещё минут десять назад, когда жрица ещё пела во всю мощь лёгких да и головокружение от успехов, которых на самом-то деле и не было - так, сходил, женился… - не покидало его. А и просто в очередной раз после осознания собственного социального статуса в глазах приглашённых с половины Альбиона высокорожденных патрициев и их чванливых супруг, приехавших только ради того, чтобы увидеть воочию, как профессор Зельеварения и Основ Алхимии женится на какой-то разряженной высокорожденной фуфырле, чей нос украшал поросячий пятачок, да попросту при мыслях о женитьбе захотелось напиться до беспамятства. Теперь то, о чём все так давно - уже с месяц как - говорили, произошло, и Снейп теперь и отныне, пока пребудет в «этом» времени - женатый мужчина! Вот анекдот, которого не ведает и до которого не додумается Ремус… Пока не ведает, но посмеётся всласть, когда узнает, что «там» его друга и собутыльника - женили!
Также, как смеялся поддатый профессор шаловливым шуточкам гостей и солдатскому юмору Папеньки, бесцеремонно захватившего должность тамады - широко и от всей души.
Но… Впереди было ещё несколько традиционных, нудных в своей сущности, церемоний, и ночь… с возжелавшим Адриану Квотриусом. Если, конечно, Квотриус не предпочтёт Северуса этой пухлой, раскрасневшейся от еды, питья и тепла в доме относительно молодую, по сравнению с его Каррой, женщину с бесцветными глазами. Жена кушала хорошо и обильно, даже чересчур много. Может, она всегда так жрёт, от того и полная такая? Видно, сейчас она набиралась сил на долгую, полную иберийской страсти, ночь, собираясь не спать до самого утра, когда сквозь широко распахнутое окно не прорежутся первые лучи солнца. Тогда, прикрыв ставни, можно и поспать у любимого мужа на плече или руке. А зачем ставни ночью? Ибо и без них будет жарко - она, Адриана, гарантирует, что с нею молодому супругу - мужеложцу - покажется сношаться лучше и приятнее, чем в непременно грязную задницу этого недостойного полукровки!
Потому, что завтра всенепременно будет солнечная, морозная погода и ещё один, домашний пир, но одета она, Адриана, поздним утром перед гостями будет уже, не как девка, а как замужняя матрона. У неё и одеяние есть подходящее - не слишком крикливое, но и не совсем скромное… А там и соблазнить супруга возлюбленного можно уже при всех, начав совершеннейшую такую оргию…
Молодая ведьма обладала даром предсказывать погоду, а, значит, завтрашнее утреннее солнце застанет её с Северусом в миг объятия страстного, но придётся им, нехотя, оборвать его, ибо негоже, не по ромейскому обычаю любить друг друга при свете дня. А завтрашняя обязательная оргия на домашнем пиру… что же, на то она и оргия, дабы свершать её в любое время дня, предварительно приказав рабыням прикрыть ставни. Но дни в конце месяца десятого так коротки, слава Венере! А зачнёт Адриана ещё нескоро, чтобы там не говорил этот жрец - самодур. Вот ещё, отпустит она мужа в какой-то восточный круиз по Альбиону! Что же она, Адриана, вдовою с малым дитятей остаться хочет в чужом ей доме? У неё ещё крови после благословенного выкидыша неизвестно когда отойдут. А пока Адриана может любить и быть любимой без этих тяжело, ох, тяжело!
– переносимых ею последствий любви, от которых она и так совсем недавно довольно сильно пострадала.
Ой, боль в матке, однозначно сопровождающая ранее отхождение кровей, а на ней, Адриане, всё белое - и стола, и туника ректа! Завернуться скорее бы в тёмно-красную паллу, но покуда это не по обычаю!
– вот, всё, рабыни подали словно бы замёрзшей без поцелуев супруга молодой жене вожделенную паллу, хоть как-нибудь скроющую её позор перед гостями. Но влюблённая Адриана и думать не думала винить во всём возлюбленного супруга, лишь молча, запивая вином боль матки.
Милый Северус! Какой он умелый да обходительный, ведь ни слова о животе, как все те… предыдущие, не сказал, сравнил её с невиданной, но, должно быть, прекрасною, розою, а сам просто сделал, чтоб им обоим - любящей паре - было хорошо вместе, и они начали бы свою совместную жизнь с чистоты. Вот только странно, что не поцеловал почти её, Адриану, супруг при людях, лишь в щёчку - братским поцелуем обошёлся… Вот пусть, пусть, как следует помается головой да пострадает, а как жену начнёт ласкать, да целовать, да наяривать, у него всё, что болит, то и отпустит. Уж она-то, Адриана, постарается! Сама же порчу навела, сама и снимет и без чародейского жезла, а если понадобится то у него отнимет. А какая же она была бы ведьма, если бы порчу страшенную - вон он, бедненький, едва не упал, когда кольцо, специально большего размера, с плит предалтарных поднимал! Неушто наводить и снимать порчу она, Адриана, даже без чародейской палочки не умела бы? Вовсе никудышная была бы ведьма, совсем никуда не годящаяся.