Звезда Аделаида - 2
Шрифт:
Майус был посвящён богине Майе, греческой, заимствованной ромеями, как и большинство богов своего пантеона, «матушке, кормилице», богине плодородия и матери быстроногого Меркурия. Издревле, в связи с начинающимися на Аппеннинах серьёзными сельскими работами, такими, как распашка полей под посев пшеницы, этот месяц считался неподходящим для свадеб. На непосредственное участие в управлении колонами и рабами есть специальные домовитые, хозяйственные и сообразительные домочадцы, не считающиеся Господами. Но эти самые домовитые по несколько раз на дню отчитываются перед Господином дома или, если в отлучке вынужденной он (см. Мартиус), иными Господами своими о ходе посевных работ. Сколько, кто, что, где, когда
Браки не заключали во все поименованные дни любого месяца - календы, ноны, иды, также, как и в три дня мундуса, соответственно, по одному дню в девятом, десятом и одиннадцатом месяцах года, когда по поверьям уже одних ромеев «лично» , без греческого влияния, открыт вход в царство мёртвых.
Северус, как обещал когда-то после известия о неминуемой казни в виде женитьбы, встретил Адриану с мидущими теперь несколько позади неё жёнами - «единобрачницами» у входа в свою несчастную, холостяцкую, сейчас подвергнующейся осквернению в виде «супруги» опочивальню, разубранную рабынями - мастерицами новыми, купленными только вчера драгоценными шелками. Папенька денег дал - и всё это ради того, чтобы невестушке понравилось в доме Снепиусов…
И стоял Северус не один. Группу поддержки ему составляли горящий факел и широкая чаша с водой. Чаша всё намеревалась опрокинуться и тем не давала совсем уже больному Снейпу стоять спокойно и усиленно думать да даже больною до краёв головою. Он со всей своей железной волей, превозмогая боль, заставлял себя думать о предстоящем упаивании супруги Снотворным зельем, что будет так легко на пьяную голову жены. Последняя противненьким, тоненьким голоском предложила стать «Гайею» для своего «Гая». Пищание, исходившее из её груди, так не походило на её обычный, грудной, приятный тембр («Вот, опять - приятный. И что-то в ней, да нравится мне.»)…
Волнуется она, разве что? А с чего бы это? Секрет её в выгребной яме вот уже несколько дней как гниёт. Но Адриана не спешит снимать паллу, а всё кутается в неё, что, как известно ему, Севу, противоречит обычаям проклятого, но уже заканчивающегося действа сверчков.
Зельевар отдал ей огонь и воду, которую она чуть было не пролила вовсе («Не могли в кувшин налить, что ли?»), и она вошла в бывшую холостяцкой да не совсем, спальню. Хотя, следует признать, что после похода названные братья занимались любовию, в основном, в опочивальне никуда не выходившего Квотриуса. Но здесь же произошёл первый «почти» невинный контакт Сева с Гарри, а уже вскоре тем же вечером они помирились вновь, чтобы уже не расставаться, разве только делая паузы для страстной, обоюдной любви тогда ещё безумного Квотриуса.
Невеста вдела факел в заново прикрученное кольцо на уровне её маленького росточка.
Глава 83.
Затем откуда-то сзади, ранее невидимые, в опочивальню супружескую просочились те самые женщины, бывшие в браке единожды, в основном, молодые - лет тридцати - тридцати пяти и наконец-то сняли с Адрианы паллу и заодно - а это уже лишнее!
– столу без рукавов, белую, как и туника.
Она дала монету стоимостью в корову Северусу, вторую такую же поднесла Ларам домашним. Они все - и Лары, и Пенаты - стояли на принесённом
Третью же монету, кажется, в четверть коровы, отдала подошедшему и поклонившемуся сначала Господину дома, потом его супруге, а затем и пришедшим высокорожденным патрицианкам, рабу полу-бритту в почтенном возрасте, ещё одному, наверное, из самых первых ложных «братцев» во многоплодном Папеньке.
Адриана распорядилась уже твёрдым голосом, а не той писклявым голосом, что вырвался у неё из пышной груди на пороге мужеской опочивальни, сказав просто и понятно, но с каким непререкаемым и даже лучезарным достоинством!
– Приказываю тебе, раб, дабы положил ты монету сию на перекрёстке городском пустынном в дар компитальным Ларам, божествам города сего славного Сибелиума.
– Вот, не успел назад смотреть, как жена уже приказывает моему собственному рабу! Привыкай, Сев. Она ещё и не так раскомандуется, когда беременная ходить будет. Но успокойся, не от тебя, не от тебя, не от тебя, - произношу эти слова, как новую, только что придуманную мантру. Опять Ларам! Что же она Пенатов так не чествует?.. Впрочем, ей лучше знать…
… И когда успела она одеться потеплее?
Женщины оставили молодую жену лишь в одной нижней тунике ректа, от которой должен был освобождать девицу супруг уже в постели («Антисанитария какая! Постель перестелена, а в этой тунике она с кучей народа за день якшалась, до того, как завернулась в свою неразлучную паллу.») и уселась, незаметно повернувшись спиною к двери, а, значит и к жениху, на высокий стул, лицом к северу. По «пути» гнусные жёнки впихнули ему, как племенному пегасу, которого кормят зерном во время Северуса, целых три ложки пресловутой пшеничной каши из неразмолотых, цельных зёрен, слава Мерлину, хоть на… остывшем по дороге бараньем жиру.
А вот раньше его тут, этого высокого стульчика не стояло!
– Пора нам, о супруг мой Северус прекрасноокий и прекрасновласый тонкий, словно бы - а дальше можно и не слушать!..
– Но до моего обострившегося в связи с опустошающей мозг мигренью доносится:
– Помолиться вместе Мутун Тутуну и семнадцати прекрасным богам, дабы мне зачати от тебя…
– Почто тебе бог плодородия и его пенис, невеста бесчестная? Хочешь чуда - повторного лишения девственности, утерянной уж за не знаю какие прекрасные глаза?
– поддел супружницу Северус.
– Знаешь ты и о сём, но прочёл ты сие в разуме моём, ещё тогда, когда колебался, дать ли мне зелье отравленное или нет.
– Ну, раз ты такая умная, убери у меня мигрень и головокружение, о Адриана, будь ты проклята! Это твоего ведовства дело - я чувствую!
Просто Северуса Ориуса Снейпа вконец достали гадкие, пакостные ритуалы типа ауспиций, церемонии с «друзьями» и «подружками», ни теми, ни другими не являющимися на самом деле и… главное, бесконечная головная боль с полудня, а то и раньше, до сих пор и головокружение, усилившиеся к ночи, кажется, до уровня беспредела. Он уже не помнил, когда начались его муки, кажется, целую вечность назад. Снейп не спал накануне всю ночь, и ему сейчас бы выпить рог ышке бяха, не меньше, такой, какой преподнёс «высокорожденному сводному брату и Господину дома» на второй же день после возвращения его Сева, из терм, тогда ещё только Братик. Забыть, забыть обо всём сегодняшнем, завалиться на бок и дать храпака часа на четыре, а после - как было условлено - к оставшемуся в одиночестве, не передумавшему, только и остаётся что надеяться, возлюбленному Квотриусу. Не к Гарри же вламываться посреди ночи!