Звезда бегущая
Шрифт:
Андрей Павлович не нашелся что ответить ей.
— Ладно, — сказала Марина, не дождавшись ответа, — пойду кофе сварю.
— Одна-ако!.. — протянул Андрей Павлович, глядя ей вслед. И повернулся к Мише. — Что, молодой человек, давайте знакомиться, раз мы одна теплая компания. Андрей Павлович.
Миша представился.
— Очень, как говорится, приятно. Вы тоже кого-то ждете? Или же, — Андрей Павлович кивнул в сторону кухни, куда скрылась Марина, — сопровождаете эту наяду?
Миша покраснел.
— Нет. Я жду. Аню. У нас билеты в театр.
— Понятно, — протянул
— Ка-акое? — несколько ошеломленно спросил Миша.
— Ну, просто. Человеческое. Какое еще? Ну, если хотите, мужское. Корпоративное, так сказать.
Миша помолчал. Потом сказал с неуверенностью:
— Не знаю…
— Ясно, Миша, мне уже ясно. — Голос Андрея Павловича был сама удачливость, в нем словно бы оттиснулась намертво благополучная твердость жизненных позиций его владельца. — Не чувствуете. Слишком сосредоточены на своем, личном. Слишком оно для вас еще важно. Вы сейчас вроде той звезды, что зовется черной дырой. Все в вас проваливается, но ничего не исторгается.
— Это вы к чему? — подумав, так же уязвленно, как тогда, когда Марина назвала его философом, спросил Миша.
— Это я, Миша, к тому, что я вам, наверно, завидую. Не тому, что вы меня раза в два моложе… вам сколько?
— Двадцать два.
— Видите, как я точно почти. Так не тому, что моложе, а тому, что можете еще обходиться собственной, так сказать, энергией. Она у вас еще не истрачена, вам еще не нужно ничье плечо, ничье соучастие… — То, что Андрей Павлович говорил сейчас, как-то не очень вязалось со всем его обликом, уж чьей-чьей проблемой было, но только не его. — Такой лишь вопрос, Миша, — продолжил он. — Это вот «свое личное» может быть самого широчайшего свойства — скажем, отдать жизнь за счастье всего человечества. Или сугубо эгоистического — чтобы денег по горло, чтобы все жизненные блага… Так вот вопрос: как вы чувствуете, какого оно свойства в вас?
Миша глядел на Андрея Павловича с некоторой обалделостью.
— Я Аню жду, при чем здесь счастье всечеловеческое? — сказал он.
Андрей Павлович расхохотался и ударил ладонью по столу.
— Великолепно, Миша! Великолепно! Вы Аню ждете, и этим все сказано. И ни до чего остального вам нет дела. Великолепно!.. Ну, это в данный момент, так сказать, — нахохотавшись, проговорил он. — А не в данный, оглядывая все простирающееся перед вами пространство вашей жизни? Чего бы вы хотели в жизни?
Миша снова помолчал, как бы обдумывая, стоит ли отвечать Андрею Павловичу. И решил отвечать.
— Вообще-то я бы куда-нибудь в сферу обслуживания хотел. Я сейчас на заводе работаю, второй разряд строгальщика у меня… Ну что за удовольствие, никакой свободы действий. Как по рукам и ногам связан. Дали тебе наряд — и мантуль. Ставь железяку и спускай с нее стружку. Тоскливо. У меня
Веселое выражение лица у Андрея Павловича во время этого Мишиного откровения сменилось было недоуменным удивлением, но удивление, подержавшись недолго, вновь уступило место веселости, только теперь с оттенком насмешки.
— Лучше всего в альпинисты, Миша, — сказал Андрей Павлович. — Раз спрашиваете, то вот вам, на основе моего опыта: в альпинисты. Полная свобода действий. Никто тебя не заставляет. Хочешь — и лезешь. А сколько впечатлений! Будь я молод — только бы в альпинисты подался.
— Но ведь альпинисты… — Миша не был уверен, прав ли он, — это же на общественных началах?..
— Как? А, да, на общественных, безусловно.
— Ну, это смешно тогда. Хотя и не очень. Я вашим мнением всерьез интересуюсь, а вы шутки шутите…
Андрей Павлович издал странный звук, похожий на мычание. То ли сдерживал смех, то ли выразил таким образом свою досаду.
— Простите, Миша, — сказал он. — Я не прав. Я как-то… Мне кажется, если вполне серьезно, то лучше всего в проводники. Что касается лиц — ни один ресторан по количеству не сравнится. И по качеству, откровенно говоря, тоже. С чаевыми там, конечно, неважно, разве что бутылки сшибать… но умная голова узкое место всегда найдет. В пункте «А», откуда выезжаешь, дефицит женских лифчиков, а в пункте «Б», куда прибываешь, лифчиков полное изобилие. Или наоборот. Или не лифчиков, а чая. Или не чая, а прищепок для белья. А можно постараться на международную линию попасть. Берлин, Варшава, Прага, Бухарест… А? Это уже вообще на порядок выше.
Миша глядел на Андрея Павловича настороженно и с сомнением.
— Это вообще очень интересно, это вот, о проводниках. Не думал никогда как-то… Хотя едва ли. — По мере их разговора с Андреем Павловичем он становился все более и более уверенным в себе, и сейчас эта уверенность перешла даже в некоторую развязность. — Проводник — это ведь все разъезды. Все в дороге, дома только оклематься. А я женюсь скоро. Так что едва ли. Зачем жену оставлять дома одну? Это соблазн. А я хочу, чтобы семья была семьей. Вот я, вот она, и никакого зазора между нами.
— Одна-ако!.. — протянул Андрей Павлович — точно так же, как несколько минут назад, когда не нашелся что ответить Марине на ее слова, отыщется ли у него время для нее. — Это на ком вы собираетесь жениться? На Ане?
— Я здесь сижу, ее жду. Если бы не на ней, разве бы я стал говорить?
— И что, у вас уже твердый уговор?
— Нет, — ответил как отрезал Миша. — Я еще ей не предлагал. Я сегодня ночью решил.
— И так уверены, что согласится?
— А чего ж нет. Все они хотят. А она ко мне… да я с ней все, что захочу, могу — так она… Только пока не допускал себя. Если б не жениться, тогда бы можно, а так — попридержусь. Потом слаще будет.