Звезда цесаревны

Северин Н.

Хорошие вести услышал он от него: желание русских людей исполнилось, на престол взошел сын замученного за православную веру царевича Алексея.

Услышав это, Ермилыч как подкошенный упал на колени перед образами и несколько минут кряду повторял прерывающимся от радостных слез голосом:

— Слава тебе, Господи! Сжалился над Россией! Слава тебе!

— У меня к тебе письма есть, — объявил посланец, разворачивая котомку и роясь в ней, чтобы найти далеко запрятанные письма.

Их было два, оба из Москвы: одно от опального боярина Угринова, проводившего большую часть жизни в Троицкой лавре, а другое от Авдотьи Петровны, в котором заключалось письмо на его имя от Праксина

из Петербурга.

Из-за этого-то письма и снарядили послушника Саввинского монастыря Константина в дальний путь. Содержание его охладило восторг Ермилыча. Петр Яковлевич описывал ему придворные интриги, раздиравшие столицу, и подтверждал уже ранее пронесшийся жуткий слух о намерении проклятого проходимца утвердить свою власть над Россией женитьбой нового государя на его дочери. Они были объявлены женихом и невестой.

— Ну, что? — спросила Демьяновна, входя в горницу с миской горячих галушек, которую она поставила перед гостем.

Но вместо ответа Ермилыч обратился с вопросом к последнему:

— Ты, паренек, сюда надолго?

— Какое надолго! Мне приказано тотчас же назад идти с тобою, Федор Ермилыч. Сам отец настоятель наказывал не мешкать. Скажи, говорит, Ермилычу, что место его теперича не в далеких странах, а с нами в Москве.

— Сегодня же вечерком, значит, и пустимся в путь.

— Дай ты ему хоть в баньке попариться, ишь ведь пыли-то да грязи на нем сколько накопилось! — заметила Розумиха, посматривая с улыбкой на парня, с аппетитом уплетавшего галушки.

— Топи баню: успеет до вечера и помыться, и отдохнуть. Выйдем ночью: любо по холодку-то в поход выступать.

— Ладно, вот как придут детки, прикажу им баню топить. Да и тебе не мешало бы, Ермилыч, отдохнуть перед дорогой-то, схоронился бы ты в сарайчике, право, глянь-ка, сколько к тебе народу валит, — указала она на мужиков с высоким худым стариком во главе, шагавших со всех концов местечка к ее хате. — Дозволь сказать, что ты в монастырь ушел, замучат тебя разговорами. Ведь у нас, сам знаешь, как заведут беседу, готовы день и ночь калякать… И Сергач с ними! От этого скоро не отделаешься.

Но ведь Ермилыч сюда для того и пришел, чтоб со здешним народом калякать, и жил он здесь шестой месяц, чтоб единомышленников себе найти, как же было ему не поделиться радостным известием с теми, с которыми делил горе и в которых находил сочувствие?

А с Сергачом у него чаще, чем с прочими, были разговоры. Человек этот был очень умен, невзирая на репутацию «блаженного», повидавший на своем веку много всего, побывавший в далеких странах и соединявший в себе философский ум с юношескою восторженностью воображения, имел большое влияние на своих земляков. До появления в Лемешах Ермилыча народ верил Сергачу слепо и принимал его фантастические рассказы за чистейшую и святейшую правду, но мало-помалу авторитет этот был поколеблен здравомыслящими речами розумихинского жильца, и все чаще и чаще люди, напуганные или озадаченные страшными предсказаниями своего доморощенного пророка, шли за успокоением и разъяснением к новому учителю.

Таким образом удалось Ермилычу рассеять утвердившуюся здесь легенду о том, будто вместо настоящего царя Петра царствовал и неистовствовал под его личиной чертов сын, до такой степени похожий на него обличьем, что одна только царица узнала оборотня, когда он вошел к ней в опочивальню вместо настоящего царя, задержанного в плену у шведов, и будто она именно за это и была заключена в монастырь. Откуда принес эту легенду Сергач, неизвестно, но он и сам в нее верил, и так сумел уверить в ее справедливости земляков, что, когда Ермилыч сюда пришел, все от мала до велика находились под обаянием

этой чудной сказки. Когда по околотку разнеслось, что в Лемешах живет человек из-под Москвы, по всему видать, дошлый, который самому Сергачу в глаза говорит, что слух об оборотне, царствовавшем много лет заместо царя Петра, — выдумка, к нему стали стекаться люди издалека, и он этим пользовался, чтоб располагать эти чистые, невинные сердца к законному наследнику престола, сыну замученного царевича Алексея. Удалось ли ему убедить и самого Сергача в нелепости распространяемого им рассказа — на вопрос этот некоторое время ответа не находилось: побежденный пророк после неудачных попыток подействовать силою убеждения на своего счастливого соперника куда-то скрылся, и в народе говорили, что он ушел с наступлением весны в Иерусалим, однако предположение это оказалось ошибочным. Где именно пребывал он последние три месяца, неизвестно, но в тот день, когда Ермилыч вышел к народу на крыльцо, первое, что бросилось ему в глаза, было возбужденное лицо Сергача со сверкающим взглядом.

Беседа завязалась такая оживленная, что даже поднявшийся ветер с дождем не загнал ни одного из мужиков под навес: вся громада стояла с обнаженными головами под ливнем, не замечая его, в страстном возбуждении, с минуты на минуту возраставшем, по мере того как Ермилыч рассказывал про нового царя, про его ум и доброту, про его преданность православию и всему русскому, про то, как он кинулся в пламя во время пожара, чтобы спасать людей, про его дружбу с благочестивой великой княжной, его сестрой, про его пристрастие к малороссам…

Слушая эти рассказы, народ плакал от умиления и крестился, однако, когда Ермилыч дошел до надежд, которые такой царь должен возбуждать в сердцах каждого православного христианина, будь то русский или казак, безразлично, стали тут и там раздаваться сомневающиеся возгласы:

— Молоденек — ему без советчиков не обойтись…

— А главным-то советником — известно кто.

— Пирожник растреклятый, антихрист…

— Как царицей верховодил, с немцами заодно, так и теперь…

— Таперича надо появления царя Петра ждать из плена, — объявил Сергач таким уверенным тоном, что часть громады шарахнулась в его сторону.

— Царь Петр умер, и ты это знаешь так же хорошо, как и все, зачем же людей морочишь? — строго возвышая голос, возразил Ермилыч. — Не слушайте его, ребята, сам дьявол учит его вас путать в такое время, когда надо о деле перетолковать, как нам нашего природного царя, сына замученного за православную веру царевича, на прародительском престоле удержать да от злых советников спасти!

В толпе произошло новое движение, на этот раз в сторону Ермилыча, на помощь которому вышла из хаты и сама Розумиха.

— Вся Россия верит, что царством с лишком двадцать лет правил оборотень, — один только ты этот слух замолчать хочешь, — снова возвысил было голос Сергач, но Розумиха заставила его смолкнуть.

— А хоша бы и правда, что настоящий царь к нам вернется — из плена ли, из гроба ли, все равно, на кого же тогда гнев-то его обрушится: на тех, кто за погубителя его, Меншикова, стоял, или на тех, кто об его отродье заботился, чтоб от зла его оградить? — вскричала она так громко, что голос ее покрыл все прочие голоса. — А ты, смутьян, на кой шут сюда пожаловал? — обратилась она к смущенному Сергачу. — Сколько мне раз тебе повторять, чтоб ты и дорогу забыл на мой двор! Чего вы, глупые дурни, уши-то развесили на его сказки? В первый, что ли, раз он вас морочит? Божий человек хочет с вами про дело перетолковать, нам великую радость Господь послал, над сиротством нашим сжалился, дал нам настоящего царя от царского корня…