Звезда Гаада

Свительская Елена Юрьевна

— Мерзавец! — прошипел Карст, — Даже не поблагодарил её за спасение! Если бы не Кария…

— Уходите! — закричал он, не смотря на нас, потом едва слышно добавил: — Пожалуйста.

Рыжий уволок меня домой. Впрочем, утешить меня ему не удалось: сразу же сбежала в обычный мир, растворилась в пространстве. Чуть позже вспомнила, что оно от моего присутствия колышется, едва ли не воет — и начала быстро перемещаться с место на место. На этот раз глаза мои были сухими. Я… я ему верила, а он… он!..

И Гаад тоже хорош! Уговаривал,

видите ли Блага, чтобы прикончить Тайаелла побыстрее! Если бы белый Старейшина, разозлившись, не проболтался, так и не узнала, какой мой любимый мерзкий тип! И что с того, что он потом вступился за Тайаелла? Небось, хотел подняться в моих глазах! Совести у него точно нет! Сердце каменное! Как и у Тая. Или же у Гаада всё-таки остались огрызки совести, после того как Тьма, которой он верно служил, обожралась его благими чувствами и порывами? Но что толку с его изредка пробуждающихся добрых сторон? Он же решил прикончить пленника, более того, сразу, ещё и договаривался с проклятым Благом! Единственное отличие: что белый Старейшина желал подольше помучить парня, которого только за помощь мне счёл предателем, а чёрный — согласен был прикончить его сразу. Так что я не верю в то, что только благой порыв заставил Гаада вступиться за Тайаелла! Ну, и что с того, что благодаря его вмешательству появилась возможность спасти моего друга? Это всё корыстный расчёт, не более!

Очутилась на каком-то лесном лугу, заросшем ромашками и дикой гвоздикой, колокольчиками и прочими пёстрыми невзрачными цветами. Упала на траву, зажмурилась. Вот бы открыть глаза — и увидеть маму! Да хоть больничную палату: мне всё равно! Только бы не этот противный мир! И не этого мерзкого Гаада!

Что-то мохнатое задело мою ногу, бесцеремонно наступило на неё лапой.

С ужасом села — на моих ступнях стоял и шипел, выгибая спину, Камилл. Всё такой же серо-синий, как и раньше. Разве что обрезанные усы чуточку подросли.

Возмущённо выдохнула:

— Ах ты скотина! Я из-за тебя чуть не померла от испуга!

Кот язвительно сощурился. Мол, отплатил тебе, негодяйке, за твои зверства.

Ох, извини! Ты прав, так мне и надо!

— Ну, прости, прости! Давай я тебя за ухом почешу, а?

Зверь испуганно попятился. Измучила я его, бедолагу. Эх, приласкать бы его, согреть. Он, наверное, мягкий и пушистый.

С моих ладоней выскользнули красные лучики, коснулись кота. Тот вздрогнул, зашипел. Эх, а мне хочется извиниться… погладить его… потискать!

Поколебавшись, он всё-таки подошёл ко мне, притянутый третьей силой, подобной солнечному теплу. Осторожно протянула ему указательный палец, загнув другие три. Камилл задумчиво его понюхал. Медленно потянулась к его голове, легонько погладила. Он вначале возмутился, дёрнулся, потом передумал. Ах ты, подлиза! Лапочка…

А потом мы очень мило сидели и болтали: я ему выговаривала всё, что на сердце накипело, а кот примиряюще и утешающе урчал, мяукал, пару раз лизнул мою руку

шершавым языком.

— Слушай, а это ты или точно не ты, а, Камилл?

У меня за спиной громко заржали. Обернулась. Столкнулась с насмешливым взглядом Блага. У-у, видеть эту противную рожу не хочу! Но ласкового и пушистого зверя отдавать жалко.

— Ты такая… ха-ха… смешная! — с восторгом произнёс парень, — Я даже злиться на тебя не могу!

— За что на сей раз?

— Как за что? Не вмешайся ты — и мы бы уничтожили предателя!

Поморщилась.

— Расскажи, как ты его сделала изначальным? — Благ шагнул ко мне ещё ближе, приторно дружелюбно улыбнулся, — Тогда я всегда буду тебя слушаться.

— Ой ли?

— Ну, хотя бы иногда, — не смутился мерзавец.

— Тебе не светит стать изначальным.

— Что? — не врубился он.

— Ты гад, а они изначальными быть не могут, — неохотно подняла кота, осторожно опустила на траву — и переместилась от них.

Мир перенёс меня к месту, где давно исчезло Равновесие. И атмосфера у этой деревушки стала такая, что меня аж передёрнуло. Да и воняло из неё страшно. С трудом пересилила себя, заставила войти внутрь. И быстро выскочила вон. Люди умерли. Все. Так и лежали, не закопанные, уже не первый день.

Меня вырвало. Потом, когда ужин вышел на истерзанную землю, мне стало очень совестно: могла же и раньше использовать свой дар для помощи этому миру, много использовать, а я вместо этого думала только о себе. Может, если бы я сразу начала… может, эти люди остались бы живы. А не гнили бы в своих домах и на дворах, забытые всеми. Старейшина изначальных? Как же! Старейшина ленивцев — вот я кто! Только и могу, что предать их огню.

Пламя вспыхнуло у меня на руке. Только хотела размахнуться и отправить его в ближайший дом, как чья-то сильная ладонь до боли сжала моё запястье. Развернулась. На меня грустно смотрел Гаад:

— Остановись, Вера!

Часть 4.7

— Чтоб они… — у меня задрожал голос, — Так и… гнили?

— Там кто-то выжил, — Старейшина посмотрел на деревню будто бы сквозь меня, — Может быть, есть шанс их спасти.

— Кто-то… выжил?.. — задрожала, поняв, что могла кого-то заживо сжечь.

Хранитель выпустил мою руку, подхватил с неё пламя, сжал его. Когда раскрыл пальцы, на его ладонях осталась только маленькое пятно копоти. И большой ожог.

— Ох, прости! — вырвалось у меня.

Взгляд. Внимательный взгляд на меня. Как будто что-то потеплело внутри этих холодных глаз. Как будто он обрадовался, что я забочусь о нём, а не злюсь о казни, в которой он участвовал. Тьфу, он же…

Гаад сжал моё плечо прохладной рукой — и злость моя вмиг исчезла. Будто и не было. А он серьёзно добавил:

— Давай о деле. Тут кто-то ещё живой, — посмотрел по сторонам, прищурившись, — Прячутся, в сарае или подвале,

— Ох, я… — теперь уже испугалась, что едва не убила кого-то из выживших.