Звезда и тень
Шрифт:
— Здесь будет электрический генератор.
— О, электричество производят из генераторов? — невинно спросила она. — А это что?
Леда достала фотографию из папки на коленях. Возле двухэтажной постройки с высокими окнами и широкой лестницей, которая утыкалась в будущий газон, стояли с гордым видом рабочие в забрызганной одежде с пилами, топорами и другими инструментами в руках.
— Дом. Он еще не покрашен.
— О, как роскошно, — она чуть качнула головой. — Это и есть… наш дом?
Он хотел спросить, нравится ли ей дом. Хотел, но не спросил.
— Нет
— Я обещаю, я постараюсь не вести себя как посудомойка, но, дорогой сэр, я просто восхищена.
Легкое удовольствие отразилось на его лице. Он начал бриться.
В течение трех дней Сэмьюэл изучал диваны и сервизы. Он с удовольствием слушал, как Леда поясняет владельцам магазинов, что перед ними — мистер и миссис Джерард из Гонолулу государства Гавайи, которые только что из поместья лорда и леди Эшландов, и слышали, что на Бонд Стрит есть великолепные комоды, а здесь, на Маккей, можно приобрести шелка и бархат лучших расцветок… Смущение и настойчивость миссис Джерард выжигали из продавцов искры энтузиазма. Сэмьюэл не мог удержаться от улыбки, когда она выбирала то, что ей приходилось по вкусу. Она, леди с Гавайев.
И невзирая на некоторую иронию, в некотором роде он оказался весьма полезен: как носильщик необременительных покупок, а также как консультант по эстетике — большая часть мебели, которую им довелось видеть, выглядела весьма не привлекательно. Теперь он старался не чертыхаться. Иногда она останавливала взор на чем-то тяжеловесном. Он мрачнел, но в конце концов она покупала то, что предпочитал он: старинное бюро со множеством ящичков, набор тарелок, расписанных различными птицами. Нет, конечно, он понимал, что их вкусы не во всем совпадают, и удивлялся, как тактично и ненавязчиво она подыгрывает его склонностям.
Он даже не знал, как к этому отнестись. Это было что-то новое, только Дожен вызывал в нем ощущение, что его, Сэмьюэла, слышат как-то изнутри. Но там все было по-другому. Дожен вел его за собой, наставлял, искал слабости. Она же… Он не мог понять, зачем ей знать, что он думает о шторах или кушетках.
И часто она радовалась этому его скрытому вниманию: словно виноградная лоза пробивается к свету сквозь тротуар. Но сила собственных чувств тревожила его: может быть, он жаждет только ее тела, и эта жажда заставит его подчиняться ей, если он позволит?
Он шел по улицам, окутанный шумом реальных экипажей, но весь был во власти грез. Он видел ее тело. Изящный изгиб спины, чуть склоненная голова. Зная все то, что прячется в складках материи, он чувствовал почти боль, когда видел выбившийся волосок на затылке, если она склонялась над какой-либо низкой витриной.
Сон, который окутывал его после обладания ее телом, пугал Сэмьюэла. Тяжелый, без сновидений. В нем было не меньше притягательности, чем в самом обладании. Держать ее в своих объятьях и слушать, как она тихо щебечет о том, что она купила и видела в этот день… А потом летаргия окутывала его, покрывала одеялом сумерек. Он уже не мог отвечать ей. Он был уязвим и счастлив —
У них выработался своего рода распорядок — она вставала, только потом — он брился и одевался. Потом уходил по делам. Или вместе с ней — за покупками.
Обедали они в отдельном боксе — она слишком боялась выглядеть торопливой во время обеденного ритуала. Затем она уходила наверх, а он оставался, чтобы, как она считала, раскурить сигару и потягивать портвейн. Но он вместо этого совершал небольшую прогулку по Пиккадилли.
Однажды к нему подошла девушка, одетая в ярко-розовое платье, взяла за руку.
— Пойдем со мной, дорогой, — сказала она. Ни одна из «этих» женщин еще ни разу не подходила к Сэмыоэлу, хотя он чувствовал их взгляды, когда шел мимо. Само их существование смущало его. И одна из них осмелилась взять его за руку…
Он ничего не сказал, выдернул руку и направился в книжную лавку. Чувство стыда нарастало. Он ощутил беспокойство, думая о Леде. Ему хотелось бы сейчас быть рядом с ней, но не потому, что его обуревало желание. Просто приятно было бы видеть ее рядом на прогулке.
Он уставился на книгу, которую держал в руке, перечитал несколько страниц из немецкой философии. Вокруг — романы, рецепты для домохозяек, записки о путешествиях. Словари. Часы где-то на задней стенке магазина отбили десять раз.
Это поздно? Прошлой ночью он ждал до одиннадцати. Ее волосы были чуть влажными, он выключил лампу и поцеловал ее…
Нет, еще рано. Он должен побыть здесь. Он может погулять еще,
Его дыхание стало глубоким, но частым. Он поставил обратно на полку руководство по выращиванию овец в Новой Зеландии, сунул руку в карман и вышел из магазина. Постояв на улице, он направился к отелю. Свет был включен, когда он подошел к их номеру — он видел светлую полоску под дверью. Гостиная была пуста, но он услышал, как она спросила:
— Это ты, Сэмьюэл?
Он отозвался, но заколебался, должен ли сразу заходить в спальню.
Она появилась тотчас же на пороге, в светло-зеленом пеньюаре, с распушенными волосами.
То, как она замерла в дверях, как чуть подрагивали ее пальцы, шепнуло ему о том, что нечто изменилось. Он хотел ее. Тотчас же.
Но вместо этого он снял шляпу и перчатки.
Она взяла его вещи со стула, куда он их небрежно бросил, посмотрела на одну из перчаток.
— Ты испачкал их.
— Да. Книжная пыль.
— О, ты ходил к Хатчарду? Я бы тоже пошла, если бы знала. Ты любишь беллетристику?
— Не то чтобы очень.
— Я люблю мистера Жюля Верна. Он пишет о таких экзотических местах. А ты видал многое своими глазами. Тебе он, наверное, неинтересен?
— Конечно. Киты. Каннибаллы. И так — каждый день.
Он глянул на нее и подумал «Книги? Мы будем говорить о книгах?»
Она взяла его перчатки и пошла к двери. Он поймал ее за запястье. Она дрожала в его обьятьях.
Он не знал, что сказать, что делать. Она податлива, как воск. Его желание разгоралось все сильнее и сильнее.