Звезда любви
Шрифт:
— Юля! — что было сил, выкрикнул он, но ответом ему был только рев бушующей воды.
— Поль! — свесившись с моста, позвал Михаил. — Это безнадежно! Боюсь, негодяй был прав. Мне очень жаль.
— Я не верю, — тихо сам себе ответил Шеховской, спускаясь в реку, силясь хоть что-нибудь разглядеть в бурлящей воде под мостом.
Течение сбивало с ног и норовило утянуть под воду. Держа фонарь над головой, Павел все глубже входил в реку.
— Остановись! — выкрикнул сверху Горчаков. — Пойми, ее здесь нет! Даже если она жива,
Шеховской, мокрый и грязный, с трудом выбрался на берег, утопив в реке фонарь.
— Я не могу уйти, — опускаясь на едва пробившуюся траву, обхватил он руками голову.
— Поль, Жюли умеет плавать?
— Я не знаю! — дернул он плечом, сбрасывая руку Горчакова. — Боже! Я ничего о ней не знаю! — простонал он.
— Мы должны вернуться, — помогая ему подняться, отчеканил Мишель.
— Не могу! — закрыл лицо руками Поль. Он как-то враз ссутулился, плечи его поникли, выдавая отчаяние и скорбь.
Павел вернулся в дом на Сергиевскую улицу далеко за полночь. Николай Матвеевич и Софья Андреевна ожидали сына в кабинете князя. Едва им сообщили, что он приехал, оба поспешили ему навстречу. Поль едва держался на ногах, весь покрытый грязью с головы до ног, в насквозь мокром мундире.
— Ты не нашел ее! — выдохнула Софья Андреевна.
Павел отрицательно покачал головой и оперся на плечо Прохора.
— Бренди подай, — сердито прикрикнул на лакея, снимавшего с Шеховского шинель Николай Матвеевич.
Спустя час Павел в домашней одежде, укутанный в мягкий шлафрок, сидел в кресле отца в его кабинете. Николай Матвеевич беспокойно расхаживал по комнате.
— На все воля божья, Поль, — обратился он к нему. — Если твоя жена жива, ее найдут, я приложу к тому все усилия.
Шеховской с глухим стуком поставил на стол пустой бокал из-под бренди.
— Она жива! — хрипло выдавил он.
Николай Матвеевич внимательно вгляделся в лицо сына. Бледный, губы упрямо сжаты в тонкую линию, темные круги под глазами, страдальчески нахмуренные брови. Он и не подозревал, насколько глубока оказалась эта сердечная привязанность, вспыхнувшая столь внезапно, как сухой порох.
Ранним апрельским утром по дороге вдоль Финского залива мерно катила большая дорожная карета, выехавшая из небольшого имения Александровка, едва рассвело.
Мужчина лет пятидесяти, отодвинув занавеску, с угрюмым видом разглядывал побережье. Какое-то ярко-синее пятно на берегу привлекло его внимание. Подняв трость, он стукнул в стенку экипажа, повелевая остановиться. Распахнув дверцу кареты, мужчина осторожно ступил на дорогу и тяжело оперся на трость, щадя покалеченную в бою под Варшавой ногу.
— Егорка, поди глянь, чего там, — указал он кучеру тростью на берег.
Перепуганный Егорка воротился спустя несколько минут.
— Утопленница, барин! — перекрестился он.
Мужчина
— Да коли и так, негоже оставлять ее на берегу, — повернувшись к лакею, тут же спрыгнувшему с запяток, молвил он. — Подите, принесите ее сюда. Придется, видно, в Петербург завернуть по дороге.
Вздохнув, прислуга кинулась исполнять поручение хозяина. Расстелив на песке дорожный плащ, Егорка поднял женщину, и тут незнакомка едва слышно застонала. От неожиданности кучер выронил свою ношу и, осенив себя крестным знамением, со всех ног кинулся к барину.
— Ваше сиятельство, жива она. Вот Вам крест, жива!
— Ну, так поторопитесь, чего встали?! — прикрикнул он на прислугу.
Егорка и Трофим, личный камердинер графа, вдвоем подтащили плащ и завернутую в него женщину к карете и осторожно опустили наземь. Склонившись над женщиной, мужчина всмотрелся в лицо незнакомки.
— Эх, девонька! Как же тебя угораздило-то? — пробормотал он, отметив про себя дорогое платье и тонкие черты благородного лица. — Подсоби, — бросил он кучеру, наклоняясь, чтобы поднять девушку.
Погрузив свою находку в экипаж, граф устроил ее на сидении и велел Егорке гнать обратно в Александровку.
Едва завидел роскошный экипаж, приближающийся к воротам, управляющий сам выбежал на крыльцо, недоумевая, с чего это графу вздумалось воротиться. Каково же было его удивление, когда его сиятельство граф Василий Андреевич Закревский выбрался из кареты не один, а с молодой женщиной на руках.
— Вели комнату приготовить! — бросил он на ходу, осторожно поднимаясь по ступеням со своей ношей, не доверив ее никому.
— Бог мой, Ваше сиятельство, кто эта несчастная? — всплеснул руками управляющий.
— Не знаю! — раздраженно ответил граф. — Пошли за доктором Леманном, да язык не распускай!
Доктора привезли через пару часов, а до этого времени найденную на берегу женщину со всеми предосторожностями переодели и устроили в постели. Выгнав из комнаты всех, и его сиятельство в том числе, пожилой врач-немец осмотрел девушку.
— Ваше сиятельство, — обратился он к графу, когда вышел из комнаты, — очевидно, что девушка очень долго пробыла в холодной воде. Это чудо, что она вообще жива! Однако теперь ей нужны, прежде всего, тепло и заботливый уход. Надобно бы растереть ее и согреть. Может начаться лихорадка.
— Но она придет в себя? — поинтересовался граф.
— Я не могу Вам сказать этого с уверенностью, — вздохнул Рудольф Карлович, — завтра я еще раз приеду осмотреть ее.
Пожилая женщина, что раньше исполняла обязанности нянюшки в семье графа, растерла водкой до красноты холодное тело и завернула ее в теплое одеяло, накрыв сверху еще двумя. Приподняв голову девушки, влила в приоткрытые губы немного того, что осталось от полной бутыли. Девушка закашлялась и открыла затуманенные глаза.