Звезда любви
Шрифт:
Докки разрешилась от бремени мальчиком, названным в честь его деда Львом, и теперь жизнь в доме вращалась исключительно вокруг маленького барина Льва Сергеевича и его матери.
Предоставленная самой себе, Полина много думала о предстоящей жизни с князем Горчаковым. Из того, что она успела узнать о нем, Михаил представлялся ей человеком честным и благородным, хотя, конечно, не лишенным некоторых недостатков. По ее мнению, к недостаткам можно было отнести излишнее упрямство и бескомпромиссность в чем бы то ни было. Стань она его супругой, ей во всем придется придерживаться его мнения, даже если оно будет идти вразрез с ее собственным.
Но даже не это стало причиной всех ее сомнений. Трагедия,
Полина все откладывала отъезд из Кузьминок в столицу, придумывая различные отговорки. Последнее письмо от князя Горчакова она получила неделю тому назад. Мишель писал, что скучает и с нетерпением ждет встречи с ней. Она несколько раз перечитала его, но так и не написала ответ. Ей-Богу, она не знала, что ему написать! Настала пора принять решение. До намеченной даты венчания оставалось чуть более трех недель, и долее медлить с поездкой было уже невозможно, а она все еще сомневалась. Тогда в Петербурге ей льстило внимание Михаила, и она что было сил поддерживала его интерес к своей персоне. Что там греха таить, Полина откровенно кокетничала с ним, улыбалась в ответ, ловя его восхищенные взгляды, — словом, сделала все, чтобы дать понять князю, что он ей не безразличен.
Так и не решившись разорвать помолвку и не найдя в себе сил объяснить причины такого своего желания, Полина собралась в Петербург. В поездке ее должен был сопровождать Сергей. Как и в прошлый раз, планировали остановиться в доме Лукомских. Сергей рассчитывал на то, что не задержится надолго в столице и сразу после свадьбы сестры вернется в имение к жене и сыну.
Накануне отъезда молоденькая горничная Полины Глафира под присмотром Пелагеи укладывала вещи барышни. Горничная тихонечко причитала над тем, что отныне ей вместе с барышней жить придется в чужом доме, и еще неведомо, как-то ее там примут. Не сдержавшись, Пелагея отвесила девке подзатыльник.
— Ей-Богу, что ты как по покойнику воешь! — прошипела она так, чтобы не услышала Полина, безучастно взиравшая на суету, царившую в ее комнатах: открытые сундуки, ворох тончайшего белья на кровати, ленты, шляпки, подвенечное платье, уложенное в отдельную коробку.
Глафира тотчас разразилась слезами. Очнувшись от своих невеселых дум, Полина с недоумением уставилась на рыдающую горничную.
— Это что еще такое?! — недовольно поинтересовалась она.
— Ой, Полина Львовна, как представлю, что в чужом доме мне жить предстоит вдали от матушки с батюшкой… — утирая рукавом мокрые щеки, всхлипнула Глаша.
— Не реви! И так тошно, — уже тише добавила Полина.
— А ну, поди погуляй, — выпроводила горничную из комнаты почуявшая неладное Пелагея. — Вы что это, барышня, надумали? — заглянула она в глаза Полине.
— Думай,
— Вот оно как! Не по сердцу тебе жених, стало быть, — вздохнула Пелагея.
— Запуталась я, — отозвалась Полина. — Запуталась, Пелагеюшка! Сама завлекала, сама привечала, а теперь… Чем дольше думаю, тем больше сомнения одолевают. И от слова своего я нынче отказаться не могу, потому как сама просила Сергея Львовича предложение князя принять, хоть он и говорил мне, что замуж на всю жизнь идут. Письма ему писала… Нет мне теперь пути назад, ох, нет!
— Ничего, барышня! Это бывает, когда перед самой свадьбой вдруг мысли всякие в голову полезут, и кажется, будто бы все иначе должно было быть, — вздохнула Пелагея, продолжая укладывать платья Полин. — Это от того, что в сердце Вашем нынче пусто, нет там никого, а как присмотришься к супругу своему получше, так и заполнится пустота-то.
— А если не пусто в нем? — едва слышно прошептала девушка.
Пелагея оторвалась от своего занятия и, выпрямившись, обратила внимательный взор на хозяйку.
— Не хорошо это! Прошлого не догонишь и не воротишь…
— Да я и сама знаю, а отпустить не могу. Все кажется, что стоит нам увидится, и все, что было, воротится. А потом думаю — а было ли что?
— Пустое это, — отозвалась Пелагея. — А коли бы и так было, сам бы за тобой приехал, разве не так? Знать, не твой он, не ты ему судьба!
Выехали наутро, едва рассвело, стремясь покрыть как можно больше верст за день. Однако с обеда зарядил мелкий нудный дождик, серое низкое небо навевало хандру, местами тракт столь сильно размыло, что он превратился в непролазные колеи, из которых кучер с трудом, подгоняя криками и кнутом лошадей, вытаскивал громоздкую дорожную карету. Ехали медленно. Постель на постоялых дворах казалась Полине сырой, и она каждый раз заставляла Глафиру сушить простыни утюгом. Чем ближе был Петербург, тем мрачнее и несчастнее становилась Полина. Полгода назад, когда была жива сестра, у нее и мысли подобной бы не возникло, но сейчас, когда все изменилось, она готова была отказаться от задуманного. Ведь Павел первой ее заприметил, и не появись Жюли на ее пути…
На следующий день после приезда Кошелевых в столицу в дом Петра Степановича Лукомского, что на Английской набережной, прибыл с визитом князь Горчаков.
Михаилу пришлось долго дожидаться своей невесты. Полина нервничала перед встречей с ним и тянула время, заставляя Глашу по нескольку раз переделывать прическу. Горничная, закусив губу уже едва не плакала от мелочных придирок барышни, не понимая, что на этот раз сделала не так. Вздохнув поглубже, Полина поднялась с банкетки, оглядела себя в зеркале и вынуждена была признать, что локоны ее уложены идеально и придраться больше не к чему. Расправив не существующие складки на платье, она спустилсь в салон к князю. Сердце зачастило в груди, стоило ей ступить шаг в комнату и встретиться взглядом с внимательными темными глазами Мишеля.
— Bonjour, ma chИrie! (Доброе утро, дорогая), — улыбнулся Горчаков.
— Bonjour, — присела в легком реверансе Полина.
— Не стоит церемоний, — Михаил подошел вплотную и коснулся сухими губами нежной щеки.
От него не ускользнула ни невольная попытка отстраниться, ни натянутая улыбка и бегающий взгляд его невесты. Нахмурившись, Мишель предложил Полине руку, проводил ее до софы, но сам сел ни рядом с ней, а напротив в кресло, чтобы видеть ее лицо.
— Полин, — Горчаков дождался, когда она поднимет глаза и только после этого продолжил, — Вы, кажется, чем-то обеспокоены? Поделитесь со мной тем, что Вас тревожит. Завтра у нас с Вами такой день, что недомолвок между нами просто не должно быть.