Звезда на одну роль
Шрифт:
— Ты же говорил, что Ванечку не знаешь! — хихикнул Берберов.
— Оказывается, встречались. Личико знакомое. Что это за тип с ним?
— Красивый, да? Я его не знаю, видел раза два здесь. С ним еще мальчишка всегда приходит, тоненький такой, словно дудочка. Сегодня что-то его нет, правда.
Тут из игорного зала вернулся Чугунов вместе с производителем моющих средств. Они с ходу заказали бутылку виски "Телефон Папы Римского:
Ват-69".
— Коктейли ваши на.., мне, — доверительно сообщил Чугунов официанту. — Если водки русской
Берберов под шумок тихонечко ретировался. А тут и программа началась. И на этот раз Кравченко не смеялся — держался как мог, созерцая Артуровых ряженых старушек. На его спутников показ мод произвел неожиданное действие. Производитель Полосухин растрогался, вспомнил молодость, выпил виски и уронил очки в блюдо с семгой. Чугунов тоже следил за демонстрацией внимательно и сочувственно.
— А для мужиков штой-то он ничего не представляет? А? Мы, што ль, не люди для него? Костюмы бы показал, польта...
— У него узкая специализация, — сообщил Кравченко. — Женский гардероб.
— Узкая? Ну-ну, на кота широко, на Полкана ужо. — Чугунов ослабил узел павлиньего галстука. — Ты чего, Вадь, не ешь? Ешь хорошенько. Коль пить нельзя, надо есть. Я в твои годы знаешь как лопал? В нищете ведь жили, не то что вы — избалованные. Эх, молодежь! Ешь, чтоб за ушами трещало!
— Я ем, Василь Василич, спасибо.
— Ты мне напомни потом дома, как этого, ну, портного-то фамилия. Со средствами у него как?
— Если подкинете — не откажется. Чугунов толкнул локтем Полосухина.
— Как, Михалыч, подкинем? Тряхнем мошной? Производитель моющих средств всхлипнул, опрокинул на себя рюмку и полез пальцем в блюдо, стараясь уловить скользкие очки. Кравченко вежливо помог ему.
— Чего еще-то здесь будет? — спросил, запинаясь, Полосухин. — Дискотека-то тут есть?
— Не спеши, сейчас увидим. — Чугунов задумчиво жевал.
«Флоралии» Ивана Арсеньева, демонстрируемые высокими изысканными молодыми людьми самого нежного возраста, оказались действительно очень необычным и впечатляющим зрелищем. Кравченко даже простил «хорьку» его прежнюю фамильярность, так ему понравилось увиденное. «Катю бы сюда!» — подумал он.
«Флоралии» были не чем иным, как удивительно искусными костюмами, созданными из живых цветов. Причудливые головные уборы, легкие, невесомые одежды из прозрачного шифона, украшенные лилиями, розами, гвоздиками, ирисами и сотней других цветов, названия которых не были знакомы Вадиму. Их аромат клубился в зале, побеждая запах и спиртного, и сигаретного дыма, и жирной пищи. Даже дорогие духи и те разом поблекли. А юноши-модели демонстрировали все новые и новые фантастические, сказочные «флоралии». Венец-корона из белоснежных лилий, прихотливые извивы плюща, каскад пурпурных роз, колышущиеся, словно гигантские изумрудные страусовые перья, листья папоротников — некое подобие волшебного воротника-опахала. Гирлянды-пояса из фиолетовых ирисов и розовых гвоздик ярко выделялись на загорелой коже.
И люди, и цветы казались юными, свежими, прекрасными.
В заключение Арсеньев представил композицию по мотивам картины Николя Пуссена «Царство Флоры». Взору публики с вежливыми пояснениями под мелодичную музыку были представлены все ее герои. В ролях нимф и самой богини садов и парков выступали все те же накрашенные мальчики: Флора с рогом изобилия, осыпающая притихший от восхищения зал душистыми лепестками, задумчивый Нарцисс, влюбленный Гиацинт, нимфа Клития, превращенная в подсолнух.
«Это все стоит уйму денег! — думал Кравченко. — Такое быстро вянущее великолепие. Цветы, море цветов, когда только-только сошел снег. Выходит, что Крез этот хорек, настоящий Крез!»
Кто-то слегка задел его стул, извинился — к выходу пробирался тот самый высокий темноволосый красавец, с которым перед показом беседовал Арсеньев. Он не выказал никакого восхищения увиденным — может быть, все уже успело ему надоесть? Кравченко проводил его взглядом и тут же забыл про него, поглощенный зрелищем.
— Ты, Вадь, того, поди позови к нам этого цветовода, — гудел благодушно довольный Чугунов. — Это ж мастак какой, а? Давно я ничего подобного не видел. Это вам не ж.., голые глядеть у стриптизерок на сцене. Это — сразу чувствуется: европейский стиль.
Красота.
«Лепота, — подумал Кравченко, поднимаясь из-за стола. — Так, наверное, рассуждали ходоки в Царьград, посланные Владимиром-Солнышко, земляки мои: ой, лепота, князюшка, ой, лепота!»
Едва увидев Кравченко, Арсеньев стремительно пошел ему навстречу. Он был румяным от похвал и аплодисментов, развившийся локон бубикопфа упал ему на разгоряченный лоб.
— Здравствуй...те, — сказал он с запинкой, вперя в Кравченко взгляд серых грустных глаз. — Вы все-таки пришли. Спасибо.
— Василий Васильевич хочет вас видеть, — сухо молвил Вадим.
— Прямо сейчас?
— Если вам это удобно.
— О, мне удобно. А вас зовут Вадим? Мне Берберов сказал. Вы уже успели познакомиться с ним, я вижу.
— Да.
В компании Чугунова Арсеньев вел себя непринужденно. Поправил прическу, выпил виски.
— Я тебя помню, машины-то вместе покупали, — гудел Чугунов. — Но не знал я тогда, какой ты есть человек. Ведь это ж надо! Цветы-то где берешь?
— Кое-что покупаю сам, кое-что помогают купить, кое-что дарят, — ответил Арсеньев.
— Красота это. Тебя как, Иваном зовут? Красота это, Ваня. Душа прямо не нарадуется. — Чугунов вздохнул. — Да.., красота, она под собой имеет, много имеет... А где тут туалет у вас, не скажешь? Природа свое требует.
Кравченко было поднялся. Арсеньев быстро подозвал официанта:
— Саша, проводи господина Чугунова. Они остались за столиком вдвоем — производитель моющих средств пересел за соседний стол, предпочтя общество длинноногой девицы в кожаном сарафане.