Звезда Тухачевского
Шрифт:
Итак, я назвал вам тринадцать человек. Чертова дюжина! Назову еще раз: Троцкий, Рыков, Бухарин, Енукидзе, Карахан, Рудзутак, Ягода, Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник. Из этой чертовой дюжины десять человек — шпионы. Главный вдохновитель — Троцкий. Он организовал группу, которую прямо натаскивал, поучал: давайте сведения немцам, чтобы они поверили, что у меня, Троцкого, есть люди. Делайте диверсии, крушения, чтобы они поверили, что у меня, Троцкого, есть сила. Троцкий организатор шпионов из людей, либо состоявших в нашей партии, либо находящихся вокруг нашей партии. Троцкий — это обер-шпион.
А вы читали показания Тухачевского? Он оперативный план — наш оперативный план! — Сталин возвысил голос. — Наше святая святых передал немецкому рейхсверу. Имел свидания с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион. Все они —
Сталин усмехнулся в усы с видом человека, хорошо знающего, как может красивая женщина завлекать, а потом гробить мужчин. Он с удовольствием склонял эту пресловутую Жозефину Ганзи по всем падежам, наслаждаясь возможностью посмаковать эту пикантную тему.
— Итак, что мы имеем? Мы имеем ядро, ядро, состоящее из десяти патентованных шпионов и трех подстрекателей шпионов. Это военно-политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было сброшено, перебито, и они взялись за это дело. Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны все было готово, чтобы армия перешла к вредительству, с тем чтобы армия не была готова к обороне, этого хотел рейхсвер, и они это дело готовили.
Сталин немного передохнул и продолжал уже громче и яростнее:
— Это агентура, руководящее ядро военно-политического заговора в СССР, состоящее из десяти патентованных шпиков и трех патентованных подстрекателей-шпионов. — Сталин сознательно повторял и повторял эти цифры и эпитеты, чтобы они, как он рассчитывал, намертво впечатались в головы слушавших его военачальников. «Мнят себя честными и неподкупными и, видимо, мучительно раздумывают, как им получше и понадежнее откреститься от своей близости к Тухачевскому и иже с ним, но мы не дадим им такой спасительной возможности, — не без мстительности подумал Сталин. — Заговор этот имеет, стало быть, не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия, не столько политику по внутренней линии в стране, сколько политику германского рейхсвера».
Он отпил из стакана, стоявшего на трибуне, глоток боржоми и продолжил.
— Я вижу, как они плачут, попав в тюрьму! — неожиданно прервав тему, воскликнул Сталин, но в этом восклицании не прозвучало сострадания, в нем отчетливо проявилась радость. — Сейчас эти невольники германского рейхсвера сидят в тюрьме и плачут. — Лицо Сталина вновь озарила радость. — Политика! Руководители! — Эти два слова были исполнены грозного сарказма. — Как же рейхсверу удалось так легко вербовать этих мерзавцев? — Сталин использовал свой излюбленный прием: ставить вопросы и самому же отвечать на них. — Рейхсверу это удалось потому, что он прекрасно знал их слабое место — карьеризм. Они, эти изверги, мечтали: завтра все будут у нас в руках, немцы с нами, Кремль с нами, мы изнутри будем действовать, они извне. И мы окажемся на вершине власти!
Последнюю фразу Сталин произнес с тихой яростью.
— Почему мы так странно прошляпили это дело? Почему мы мало кого сами открыли из военных заговорщиков? В чем тут дело? Может быть, мы малоспособные люди или совсем уж ослепли? Тут причина общая. Конечно, армия не оторвана от страны, от партии, а в партии, вам известно, наши успехи несколько вскружили голову: каждый день успехи, планы перевыполняются, жизнь улучшается, политика будто бы неплохая, международный вес нашей страны растет бесспорно, армия сама внизу и в средних звеньях, отчасти в верхних звеньях, очень здоровая и колоссальная сила. Поневоле острота зрения пропадает, начинают люди думать: какого рожна еще нужно? О какой контрреволюции вы говорите? Есть такие мыслишки в головах. Мы-то не знали, что это ядро уже завербовано германцами, и они — даже при желании отойти от пути контрреволюции — не могут отойти, потому
И тут Сталин перешел к проблемам разведки. Нужно иметь такую разведку, сказал он, когда каждый партийный и каждый непартийный большевик составлял бы своего рода разведку и был бы предельно бдительным. Надо расширять такую сеть разведки. Мы разбили буржуазию на всех фронтах и только в области разведки оказались битыми как мальчишки. У нас сейчас нет настоящей разведки. Наша разведка по военной линии плоха, она засорена шпионажем. Разведка — это та область, где мы впервые за двадцать лет потерпели жесточайшее поражение. Задача состоит в том, чтобы разведку поставить на ноги. Это наши глаза, это наши уши. Слишком большие победы одержали, товарищи, слишком лакомым куском стал СССР для всех хищников. Громадная страна, великолепные железные дороги, флот растет, производство хлеба растет, сельское хозяйство процветает и будет процветать, промышленность идет в гору. Это такой лакомый кусок для империалистических хищников, что он, этот кусок, обязывает нас быть бдительными. Судьба, история доверили нам этакое богатство, эту великолепную и великую страну, а мы оказались спящими, забыли, что этакое богатство, как наша страна, не может не вызывать жадности, алчности, зависти и желания захватить эту страну.
Он снова отпил глоток боржоми.
— Но есть у нас и такие недостатки, с которыми надо распроститься. Вот тут говорили: мы сигнализировали. Я должен сказать, что сигнализировали очень плохо с мест. Плохо! Если бы сигнализировали больше, если бы у нас было поставлено дело так, как хотел Ленин, то каждый коммунист, каждый беспартийный считал бы себя обязанным сигнализировать. Ильич к этому стремился, но ни ему, ни его питомцам не удалось это дело наладить. Нужно смотреть, наблюдать, замечать и тут же — сигнализировать! Нам отсюда не все видно. Думают, что центр должен все знать, все видеть. Центр видит только часть, остальное видят на местах. Центр посылает людей, но он не знает этих людей на сто процентов, вы должны их проверять. Есть одно средство настоящей проверки — это проверка людей на работе, по результатам их работы. А это только местные люди могут видеть. Плохо сигнализируете, а без ваших сигналов ни нарком, ни ЦК ничего не могут знать. Каждый член партии, честный беспартийный не только имеет право, но обязан сообщать о недостатках. Если в этих сообщениях будет правды хотя бы на пять процентов, то и это хлеб. Разве вам когда Ворошилов запрещал писать письма в ЦК?
— Нет, не запрещал! — восторженно откликнулся кто-то из зала.
— Есть еще недостаток в отношении проверки людей сверху. Их не проверяют. Мы для чего организовали Генеральный штаб? Для того, чтобы он проверял командующих округами. А чем он занимается? Я не слыхал, чтобы Генеральный штаб проверял людей, чтобы Генеральный штаб нашел у Уборевича что-нибудь и раскрыл все его махинации. Вы что думаете, Генеральный штаб для украшения существует? Конечно, не любят иногда, когда против шерсти гладят, но это не большевизм. Но бывает и так, что не хотят обидеть командующего округом. Это неправильно, это гибельное дело. Из-за этого могли происходить все эти художества; на Украине — Якир, в Белоруссии — Уборевич. И вообще нам не все их художества известны, потому что эти люди были предоставлены сами себе и что они там вытворяли — Бог их знает!
— Наворочали дел! — То один, то другой военачальник старался хотя бы репликой заявить о себе, а главное, о своей лояльности и непричастности.
— В военном деле принято так, — Сталин не обращал внимания на реплики, — есть приказ, должен подчиниться. Если во главе этого дела стоит мерзавец, он может все запутать. Он может хороших солдат, хороших красноармейцев, великолепных бойцов направить не туда, куда нужно, не в обход, а навстречу врагу. Человека назначили на пост, он командует, он главная сила, его должны слушаться все. Тут надо проявлять особую осторожность при назначении людей. Я сторонний человек и то заметил недавно. Каким-то образом дело обернулось так, что в механизированных бригадах, чуть ли не везде, стоят люди непроверенные, нестойкие. Почему это, в чем дело? Взять хотя бы Абашидзе. Забулдыга, мерзавец большой, я слышал краем уха об этом. Почему-то обязательно надо дать ему механизированную бригаду. Правильно я говорю, товарищ Ворошилов?