Звезда Ворона
Шрифт:
— Ну чего сидишь? — продолжил пират. — Пихни локтем, хотя бы.
— Да вы с ума сошли! — возмущенно проговорил Феликс. — Он же меня убьет!
Из соседней камеры донесся дружный смех, словно Феликс рассказал какую-то очень смешную шутку.
— Этот-то? Да он даже мух боится, не то что людей. — проговорил еще один грозного вида заключенный с лохматой бородой.
Феликс снова посмотрел на своего соседа, и до него только сейчас дошло, что этот здоровяк плачет. Спрятав свое лицо в широких ладонях, он лил слезы, содрогаясь всем телом, словно слишком впечатлительный
— Видишь? — проговорил пират. — Ничего он тебе не сделает.
Поджав губу, Феликс осторожно пододвинулся поближе к своему плачущему соседу. В тусклом свете факела он увидел, что вокруг толстяка разбросаны объедки и мелкие камешки. Несколько косточек и тыквенных семечек были и на его одежде. Похоже, другие заключенные кидали в него вещи, чтобы тот перестал плакать.
— Э-э… извините. — пробормотал Феликс. — У вас что-то болит? Может быть позвать целителя?
Поняв, что его слова не возымели никакого эффекта, Феликс осторожно дотронулся до плеча своего сокамерника, и тут же чуть не свалился со своего места. Здоровяк, по-видимому до этого не подозревавший о его присутствии, резко вздрогнул от неожиданного прикосновения, и отпрянул на самый край скамейки, испуганно прижимая могучие руки к груди и тяжело дыша, словно от продолжительного бега.
— Святая Дочь Роз, ну не надо же меня так пугать. — выдохнул Феликс, хватаясь за сердце. — Вы меня чуть не…
Он остановился на полуслове, бестолково уставившись на лицо своего соседа. Оказалось, что перед ним сидел совсем еще ребенок. На его круглом лице еще даже не было первых мужских волос, а пухлые щеки и голубые добрые глаза, которые сейчас были наполнены страхом и слезами, делали его похожим на большого младенца. Молодости ему добавляли и короткие кудрявые волосы, которые напоминали светлую шерсть молодого барашка. Ему нельзя было дать больше тринадцати лет, а может даже и меньше. Тяжело дыша, он с ужасом глядел на Феликса, будто ожидая, что он в любой момент может его ударить.
— Ну и дела, да ты же ведь еще совсем ребенок. — с жалостью пробормотал Феликс, и быстро подойдя к железным прутьям, гневно прибавил в пустоту: — И не стыдно вам сажать за решетку детей! Да еще и в святой праздник! Подлые негодяи!
— И этот туда же… — сокрушенно пробормотал пират, повиснув на железных прутьях.
Злобно глянув на пирата, который сейчас не мог ему ничего сделать, Феликс вернулся на свое место. — Спокойно, — сказал он, поднимая руки, и показывая, что он не желает зла, — я не буду тебя бить. Как тебя хоть зовут, бедолага?
— М-Милу. Милу — сын старого свечника. — проговорил тот, вытирая ладонями слезы. — Так преподобный говорит.
— Преподобный? Так ты сирота? — догадался Феликс, и не вставая с места, прокричал, грозя в пустоту: — Да еще и сирот! Владыки что, всех стражников за место добрых сердец наградили червивыми огрызками?!
— А вас как зовут, господин? — спросил здоровяк. Голос у него тоже был детский, и никак не сочетался с его дюжими размерами.
— Меня-то? Феликс.
— Вы тоже преступник, как и я? — всхлипывая проговорил тот, и снова
— Ну-ну, какие же мы преступники, дружище? — попытался утешить его Феликс, по-отечески похлопав рукой по широкому плечу. — Посмотри, тут везде одни лишь честнейшие люди. — он обвел ободряющим взглядом унылые и заплывшие от вина лица заключенных, которые стояли около железных решеток. — Преступники — это те, кто сажает совершенно неповинных людей в темницы. Это я тебе как праведный служитель церкви говорю. И гореть этим преступникам в аду за такие деяния! — повысив голос, пригрозил Феликс, снова обращаясь к тюремщикам, которые, конечно, не могли его услышать. Из-за праздника, большинство стражников находились на улицах, а поэтому, те, кто остался, сторожили единственный вход в темницы.
— Но я ведь не честный. — рыдая проговорил Милу, пряча лицо в ладонях. — Я ведь не хотел его красть… Я даже не помню, как он оказался у меня. Я просто ходил по рынку, а потом украл… — его слова потонули в новых рыданиях.
— Милостивая Дочь, да о чем это ты там бормочешь себе под нос? Что именно ты украл? — осторожно, словно заботливая няня, поинтересовался Феликс.
— Ножик. Я просто ходил, а потом украл… а потом стражники схватили.
— Нож? — задумчиво повторил Феликс. — Зачем такому как ты понадобился нож?
— Не знаю. — помотал головой Милу. — Я его просто украл.
— Постой. — прервал рыдания здоровяка Феликс. До маленького вора наконец стало доходить, в чем тут дело. — А у этого ножа, ну, который ты украл, у него была рукоять?
Парнишка на секунду замер, словно суслик, увидевший неподалеку хищную кошку, а затем отрицательно помотал головой.
— Похоже, сегодня боги были не добры к нам обоим, раз наслали такие несправедливые обвинения. — со вздохом проговорил Феликс, облокотившись спиной о холодную каменную стену. — Меня обманул подлый книжный червь, будь он проклят, а тебя уличная эспада.
— Кто? — всхлипывая, Милу оторвал ладони от заплаканного лица.
— Эспады. — повторил Феликс. — Базарные воры, которые работают на черных кузнецов и переплавщиков. Они крадут ценные вещи, сделанные из железа, обычно это оружие, а затем снимают дорогие рукояти и отламывают верхушку клинка, там, где печать мастера. А остатки, если они не слишком ценные, подкидывают зазевавшимся прохожим, чтобы отвести подозрения. Но в большинстве своем они подкидывают подделки, чтобы оставить хороший клинок себе.
— Таким как я. — сказал Милу. — Я был таким зазевавшимся прохожим. Преподобный говорит, что я все время зеваю и витаю в облаках.
— Именно. — кивнул Феликс. — Так что не бойся, ты не преступник, и муки ада тебе не грозят, во всяком случае за то, что ты не делал.
Секунду Милу смотрел на Феликса напухшими от слез глазами, а затем снова спрятал лицо в своих широких ладонях. — Ох, и достанется же мне от преподобного. Снова зевал, и вот что случилось. Обманули. Правильно говорят, что я ни на что не годен.