Звездные часы и драма «Известий»
Шрифт:
Конечно, ничего с «Известиями» не случилось бы, не появись мой репортаж из Бангладеш об очень тяжелой и крайне опасной работе наших спасателей. Но хорошо поданный на полосе, он обращал на себя внимание экзотическим местом события, новизной информации и тем самым подкреплял широкое читательское мнение об «Известиях», как о газете, которая старается и умеет удивлять, о многом рассказывать первой.
В итоге я был рад, что побывал в тропиках, что о моем дебютном зарубежном материале добрым словом отозвался лично главный редактор. Словом, командировка за границу удалась. Но думалось ли мне, что эта поездка не совсем чистая с этической точки зрения, что я ее практически выпросил, поставив себя, как журналиста, в определенную зависимость от того, кто за нее платил — от «Совсудоподъема»? Хорошо, что за всю неделю пребывания в Читтагонге ни от кого из спасателей я не услышал ни жалоб,
Нет, не припомню, чтобы тогда, сорок лет назад и позже я или кто-то из друзей-товарищей, бывавших в «левых» загранкомандировках, мучился подобными вопросами. Редакционная жизнь всегда давала поводы для разговоров о профессиональной этике, о таких ее ценностях, как правда, точность и объективность в газете, о том, что нельзя славить то, что недостойно похвалы, и замалчивать вещи, требующие публичного осуждения. Говорилось, понятно, и о том, что недопустимо кого-то или что-то хвалить за деньги, принимать подарки, угощения. Но наши разговоры и дискуссии никогда не доходили до того, чтобы вот так же, прямо и откровенно, подвергать моральному суду еще и приглашения в загранпоездки за чей-то счет, — а их ведь тоже можно охарактеризовать как своеобразные подарки, угощения, подкупы. Похоже, что для отказа от них мы не созрели, как, впрочем, и нынешние журналистские поколения — не созрели ни морально, ни материально.
Сильно возрос поток подобных приглашений в горбачевские времена, когда страна открывалась миру, а в мире нарастал интерес к нам. В «Известия» шли письма от редакций газет и журналов, правительств, парламентов, университетов, исследовательских центров, фондов, ассоциаций, компаний, банков. Это были приглашения к знакомству, сотрудничеству, обмену информацией, готовность поделиться опытом в той или иной области. Нередко это было и чисто пиаровское желание привлечь к себе внимание большой газеты, а через нее — деловых, руководящих советских кругов. Знакомясь с почтой, Лаптев, а после него Ефимов сразу отклоняли обращения, в которых явно просматривалась заинтересованность в рекламе. Давали ход письмам, где виделась возможность выступить «Известиям» с актуальной и интересной публикацией.
Как-то в Москве в 1989 году объявился мой давний приятель Юрий Глейзер, эмигрировавший вместе с женой в США еще при Брежневе. Уролог, доктор медицинских наук, он не стал добиваться за океаном права на врачебную практику, дело это сложное, долгое, без гарантии на успех. Принял предложение одного бизнесмена, тоже бывшего советского гражданина, пойти к нему консультантом по продажам медицинского оборудования. Бизнес и позвал их на открывающийся гигантский советский рынок. Юра позвонил мне, мы встретились на Пушкинской после того, как они с шефом уже обсудили первые сделки с Академией медицинских наук, достигли договоренности о строительстве в Баку завода по производству медицинской техники. Шеф Юры сказал, что если газету может заинтересовать информация на этот счет, он готов пригласить в Штаты корреспондента «Известий», взяв на себя необходимые расходы.
Я рассказал об этом своему тогда начальнику Голембиовскому, он — Лаптеву, оба они решили, что предложение надо принять из политических соображений. Газете важно показывать, что деловая Америка тянется к сотрудничеству с обновляющимся Советским Союзом, что эмигрировавшие из СССР люди — не враги нам, накопленный ими зарубежный опыт в самых различных сферах может быть полезным для применения в отечестве. Лететь в США было предложено мне, на что я и надеялся.
Побывав в офисе Глейзера в дорогом районе Манхэттена, встретившись в Чикаго с выпускавшими медоборудование инженерами, я посчитал, что информацию собрал достаточную, и на двое оставшихся для Америки суток рванул в штат Огайо, город Кливленд, куда я звонил из Нью-Йорка и где меня ждал близкий и дорогой мне человек.
Направляясь к нему, я вспоминал имена многих известных людей, эмигрировавших из СССР, — писателей, мастеров искусств, ученых. Но ведь покидали страну и малоизвестные, и вовсе неизвестные граждане, а больше — инженеры, конструкторы, научные сотрудники, врачи. Их отъезд и стал тем массовым явлением, которое назвали «утечкой мозгов». Когда я слышал о ней, мне всякий раз она виделась в образе конкретного человека — кандидата технических наук из ленинградского Института химии силикатов АН СССР Симона Рехсона, для меня — Семы. Мы тесно дружили с ним
Встретившись сейчас, за эти двое суток мы не сомкнули глаз… После того как в газете вышел мой материал о фирме Глейзера и ее контактах в СССР, я включил диктофон с записью большой части нашего разговора в доме Рехсонов. А прослушав его, пришел к выводу, что ответы и суждения Семы интересны не только для меня, они могут и читателей «Известий» заставить задуматься о том, каких людей наше общество отторгало от себя и дальше будет терять, если страна не опомнится, не ускорит создание условий, когда никому не захочется уезжать навсегда. Я перевел этот разговор на бумагу, он получился объемным, на половину полосы, но Лаптев посчитал его актуальным, и сокращать ничего не пришлось.
Мой друг работал главным ученым одной из крупнейших компаний, входящих в знаменитую корпорацию «Дженерал электрик». Я его спросил:
— Из Ленинграда — и сразу в это кресло?
Он ответил:
— Спасибо зубным врачам, вернее, ученым в области зубоврачебной технологии. Каким-то образом им попалась на глаза опубликованная в Англии статья о моих теоретических разработках в СССР, касающихся напряжений, которые возникают при спаивании стекла с металлом. В Ленинграде думалось, что это может найти применение в электроламповой промышленности. А разыскавшие меня в Вашингтоне американские специалисты имели дело с фарфором, решали вопрос соединения его с металлической коронкой. Стал получать приглашения читать лекции, участвовать в семинарах, конференциях. Однажды подошли люди из «Дженерал электрик», выяснилось, что они знакомы с моими прежними публикациями в СССР и за рубежом. Последовало предложение работать в компании, а со временем доверили нынешнюю должность…
Много было сказано такого, что свидетельствовало: в лице Рехсона наша страна потеряла яркую и одаренную личность, активно действующего ученого и широко мыслящего интеллектуала. А в числе множества моих вопросов был и такой: спокоен ли ты за завтрашний день? Где рынок, там конкуренция, а где конкуренция — там и безработица, не коснется ли она тебя? Мой друг отвечал:
— Шесть лет назад «Дженерал электрик» почувствовала учащенное дыхание приблизившихся к ней конкурентов. И тогда было решено провести крупную перестройку, правда, без излишне громкой гласности: мы так были заняты своей перестройкой, что на разговоры не оставалось времени. Создана принципиально новая структура управления на всех уровнях. Устранены сразу несколько слоев бюрократии, многие производства переведены на более производительные технологии. При этом из 400 тысяч работающих сокращено около 100 тысяч человек. Но это не значит, что на судьбы людей наплевали, выбросили их на обочину жизни, в канаву. Всем были даны большие денежные вознаграждения, отведено много месяцев на новое трудоустройство и при этом оказана необходимая организационная помощь. Одни устроились несколько хуже, чем им было у нас, но многие — лучше, а нищим не стал никто. Меня, как видишь, миновала участь быть уволенным. Но в принципе я не исключаю, что завтра услышу: признано целесообразным вашу должность упразднить, лабораторию — закрыть. Сознание этого щекочет нервы. А случись со мной, что буду уволен, трагедии не наступит. Существует много профессиональных компаний, которые будут только рады найти для меня новую работу, причем заплатит им за услуги та самая новая работа, а не я…
Прозвучавшее в последней фразе было выше моего понимания. Как это, будут рады найти для человека работу и при этом не возьмут с него ни копейки? Я мысленно перенес такую коллизию на родную землю, но в советскую жизнь она никак не вписывалась. Ничего подобного у нас никогда не было и нет. Я стал задавать Семе один за другим уточняющие вопросы, а по мере его объяснений пришел к мысли о том, что надо, обязательно надо рассказать в «Известиях» о таких компаниях. Ведь важнейшим козырем наших идеологов была именно безработица. Они пугали народ тем, что, если реформы Горбачева приведут к отмене плановой системы в экономике, к рынку, то страна непременно лишится одного из главных преимуществ социализма — права людей на труд. Правдивым ответом, развенчивающим эту демагогию, и могла бы быть статья о работе в США компаний, ищущих специалистов, своеобразных охотников за головами. Но сейчас услышанного было недостаточно, для убедительной публикации требовалось детальное изучение практики на примере конкретной фирмы. А времени для этого нет, я уже завтра должен быть в Нью-Йорке, послезавтра — в Москве. Что делать?