Звездный билет (сборник)
Шрифт:
— С какой стати? — Таня дернула плечиком.
— Ну, как же… — пробормотал он. — Ведь вы все-таки…
На спине его под Таниным локтем дрожали мышцы. Она сняла руку и встала.
— Ах, во-от как, — протянула она. — Ты тоже посвящен в наши тайны. Ну, это все в прошлом.
— Ты завтра уезжаешь? — спросил Кянукук, глядя на нее снизу.
— Да.
Она смотрела на катер.
— Я тоже, наверное, скоро уеду, — сказал он.
— Ну, что ты там еще придумал?
— Должно быть, уйду в Атлантику, на плавбазу.
— Бездарно, — сказала она. — Раньше у тебя лучше
Уже был виден летящий в пене Олег, концы его лыж, мускулы, напряженные до предела, закинутая в счастливом хохоте голова.
Подошли Эдуард и Миша.
— Сделал я Мишу, — похвалился Эдуард.
— Просто я отрабатывал защиту, — отбрил Миша.
— Прыгнули? — предложила Таня.
И они втроем прыгнули. Кянукук остался сидеть на мостках. Он видел, как они ушли в глубину и как потом пошли вверх, как колебались в воде их тела, как вынырнули на поверхность головы. Всегда, когда он видел ныряльщиков, его охватывали зависть и уныние — он не умел плавать.
— Прыгай, Кяну! — крикнул Эдуард.
Он помотал головой:
— Не хочется. Горло болит.
— Да он плавать не умеет! — засмеялась Таня.
Она схватилась за поручни железной лесенки и наполовину вылезла из воды.
В треске мотора, в шорохе, в свисте, в потоках воды, в брызгах налетел бронзовый бог Олег. Таня подняла руку, приветствуя его.
Мало что изменилось у них с того дня. Таня сама не понимала, что сдерживает ее. Она ругала себя дурой, мещанкой, кляксой; так и юность пройдет, и нечего будет вспомнить. Какая она актриса, она обыкновенная курочка-ряба. Тоски по Марвичу давно уже нет, убеждала она себя, все это дело прошлое и ненужное, и она ему не нужна, уж он-то небось развлекается, как хочет… Она любовалась Олегом каждую минуту: вот тот самый парень, который нужен ей сейчас, в Москве она придет с ним в ресторан ВТО, и все буду глядеть на них и шептаться: он юноша, герой, муж, разбойник и защитник — то, что надо. Но что-то останавливало ее, что-то в Олеге настораживало, отталкивало, и она, сама того не замечая, начинала с невинным видом язвить, вышучивать его. Олег в такие минуты совсем выходил из себя, страдала его честь. Он становился жалок, когда при Мише и Эдуарде начинал разыгрывать из себя ее властелина, победителя. Она не мешала ему этого делать, понимая, что значит для него авторитет у этих людей. Вот это еще очень смешило ее.
Недавно он пришел и с небрежной улыбкой сказал:
— Старуха, я сообразил, что именно такая женщина, как ты, нужна белому человеку.
— Что это значит?
— Хочешь, я женюсь на тебе?
Она вспомнила Марвича, усмехнулась и медленно проговорила:
— Они прожили вместе сто лет и умерли в один день. Такая программа, да?
— Ну, зачем же так?! — вскричал он. — Просто поженимся, и все. Свадьба там и прочие мероприятия. Батя купит нам однокомнатную квартиру в кооперативе. Представляешь, как мы будем жить? Свобода и любовь!
— Представляю.
Иногда они говорили «на серьезные темы».
— Я многого добьюсь, вот увидишь, — говорил он.
— Кулаками? — спрашивала она.
— Ну нет. Посмотрела бы ты мою зачетную книжку — только высшие баллы.
— Ах ты, мой
— Не смейся, мне это нужно. Понимаешь, батя мой — шишка на ровном месте, и поэтому я живу так, как другие не могут. Но в нашем обществе посты не передаются по наследству, и знания свои батя не может мне завещать. Поэтому надо самому соображать, как вырваться на орбиту. Батя мне передал кое что — свою силу и хватку, вот что. Я ведь наблюдаю за ним.
Ей становилось неприятно, страшно, но она гнала от себя страх.
— Ты еще мальчик, Олег.
— Нет!
— Ты просто красивый мальчик.
— Нет, нет, ты ошибаешься!
…Все они вылезли на мостки и заплясали на них, радостные от молодости, от легкости и силы. Брызги слетали с них, и Кянукук стал мокрым. Он тоже плясал.
Миша включил приемник, нашел какую-то музыку и сообщил, что это новый танец «босса-нова». Миша всегда был в курсе всех новинок. Он показал, как танцуют «босса-нову», и все сразу усвоили эти нехитрые па. Эдуард пригласил Таню, а Олег пригласил Кянукука. Две парочки стали отплясывать на мостках, Миша хлопал в ладоши.
Потом они пошли обедать. Решено было веселиться остаток дня, весь вечер и всю ночь до утра, прямо до Таниного самолета.
За обедом на открытой террасе кафе они взяли коньяку, захмелели, ели много и вкусно, шумно разговаривали.
Солнце краешком уже задело воду. От горизонта прямо в кафе катились красные волны. За стеклом был виден саксофонист в темных очках. Он задумчиво выводил какую-то неслышную здесь мелодию.
Они сидели за столом, поднимали рюмки, подмигивали друг другу.
— На Гавайских островах любимый спорт — плаванье по волнам на доске. Безумно сложная штука, — говорил Олег.
— Я помню, был на соревнованиях во Львове. Так вот, выдали нам талоны на питание, а мы с Гошей Масловым… — рассказывал Эдуард.
— Таня, у тебя в Москве много подруг? — спросил Миша.
— Наш режиссер тиран, невозможный тип, — жаловалась Таня.
— Конечно, доска не простая, специальной выработки, стоит тысячу долларов.
— А Кольчугин — это просто террорист.
— А Гошка Маслов — страшный заводила.
— У меня есть идея в зимние каникулы снять хату под Ленинградом.
— Главное, не упасть и стараться держаться на гребне волны.
— Так мне все надоело, а еще павильоны, озвучивание, ужас!
— У них там плешка возле памятника Мицкевичу.
— К Новому году, думаю, у нас будет мотор.
— Важно не потерять доску. Это позор для спортсмена.
— Вчера опять звонили из Ленинграда.
— А они, понимаешь, любительницы кофе с коньяком.
— Вы видели новую модель «Москвича»?
— Эта традиция идет еще от древних гавайцев.
— Крутят тебя, как куклу, перед камерой.
— Ну, ясное дело, он ей делает «ерша».
— Отличная отделка. Корпус типа «фургон».
— Как вы думаете, смог бы я проплыть на доске? — спросил Олег.
— Гаврилова получает по высшей ставке, а я что, рыжая, что ли? — сказала Таня.
— И вдруг вваливаются те пижоны, которых и не звали, — сказал Эдуард.
— Один малый в Москве достал себе «Альфа-Ромео», — сказал Миша.