Звездный билет (сборник)
Шрифт:
На задах площади метрах в ста от памятника имелся снежный холм, достигающий высоты человеческого роста, Лева бодро приступил к нему с лопатой. Под взмахами лопаты обнаружился голубой «Москвичок», купленный прошлым летом в Риме. Подбежала дворничиха из сурового дома:
— А я уж думала — какой злодей лопату тяпнул? А это ты, Лева?
— Приголубьте меня, Марфа Никитична! — воскликнул Лева и припал к необъятно-ватному плечу. Коротко всплакнул.
— Ну, Левка, че ты, че ты, в самом деле! — Дворничиха задрожала, как от щекотки.
— Мамочка моя, спасибо! — крикнул
«Мамочка моя вторая, — подумал он, глядя в спину удаляющейся с лопатой дворничихи. — Третья, — поправился он, имея еще кого-то в виду. — Третья моя мамочка, русская женщина».
— Марфа Посадница! — крикнул он совсем уже что-то несуразное.
Включил мотор, «Москвичок» слабенько задрожал.
— Родной ты мой, друг ты мой, — шептал Лева, целуя «Москвичок» в ветровое стекло, в баранку, в спидометр, в пепельницу. — Лапа моя, лапуля, — и рванул с места.
На посту возле телеграфа с голубым «Москвичком» раскланялся старшина-майор Храпченко, на Манежной площади ему махнул рукой старшина-подполковник Полупанченко, и возле Боровицких ворот Кремля Леву за руку поприветствовал старшина-генерал-лейтенант Фесенко.
Лева остановил свою «лапушку» возле Боровицких ворот и вступил в Кремль пешком.
В Боровицких воротах — постоянная тяга необычайной силы, в них — гул и свист, как в аэродинамической трубе, а снег, попадая в зону, слипаясь, летит сплошной массой, в которой маломощно кружатся человеческие фигуры, и бьет в лицо или в спину.
Так и Леве под популярное пальто, под калориферный свитер били ветер и снег. С трудом преодолев сопротивление и припадая иной раз всем телом к брусчатке, Лева проник в Кремль и свернул за угол башни — отдышаться.
Рядом выло и стонало, а над ним как раз спокойно кружился снег.
Лева прижался спиной к древнему кирпичу, оцепенел, услышал вдруг блоковскую музыку:
Ревет ураган,Поет океан,Кружится снег,Мчится мгновенный век,Снится блаженный брег.В разрыве туч — Господи! — мелькнула вдруг звезда, ободряюще подмигнула.
Сквозь мраморно-стеклянный фасад Дворца просвечивал сказочный мир: гигантские ели в свисающих серебряных нитях, красные, желтые, голубые шары и пики, бонбоньерки, огромные клочья совершенно белой ваты, да чего там только не было!
Представители московской детворы с первых же шагов попадали здесь в заботливые руки затейников, скоморохов, серых волков, красных шапочек, зайчиков и лисичек, бармалеев, крокодилов и айболитов, буратино и бегемотов, руководителей пионерской организации столицы и артистов Центрального Детского театра.
Все было наполнено ожиданием — ждали Деда Мороза. Зоя Августовна сразу увлекла Леву в гримуборную, тормоша по дороге и мягко укоряя за опоздание.
Между ними состоялся разговор. Вот он.
— Зоя Августовна, помните… как-то… в Крыму… я… меня обуревает… вы поймите…
— Левушка,
— Ставь же свой парус косматый… Поцелуйте меня в щеку… по матерински… я сейчас…
— Левушка, кафтанчик, сапожки…
— Меть свои крепкие латы знаком креста на груди… Зоя Августовна, меня обуревают… ведь я же тоже человек… Помните, был шторм?
— Ой, утолщение забыли! Левушка, расстегните кафтанчик, надевайте утолщение. Хи-хи-хи, вот был бы номер — худенький Дед Мороз!
— Вы знаете мою Нину, Зоя Августовна… святая, неприступная… она меня корит за несерьезность… я в тревоге… я…
— Бородушку расправьте. Так. Чудно. Тулупчик, мешочек. Труба. Се манифик!
Массивный, розовощекий, нос картошкой, Дед Мороз встал на пороге гримуборной, вздохнул:
— Жизнь моя, иль ты приснилась мне…
— Левушка, с Богом! — с ужасом выпучивая глаза, закричала Зоя Августовна. — С Богом! Не думайте ни о чем! Вживайтесь.
Покорно и добродушно пыхтя, вживаясь в образ, Лева Малахитов — Дед Мороз затопал по коридору.
Медвежата, активисты центрального Дворца пионеров в колокольчиках и лентах, прыгали вокруг Деда Мороза.
Встаньте, дети, встаньте в круг!Встаньте в круг, встаньте в круг!Ты мой друг, и я твой друг!Я тебя люблю! —в экстазе кричал Лева.
Быстро, дети, вытрем нос,вытрем нос, вытрем нос!Он подарки нам принес,Лева — Дед-Мороз! —вне себя от счастья кричали дети.
Быстро несся по кругу Дед Мороз, увлекая за собой разноплеменную ватагу детворы, среди которой порядочно было маленьких лаотянских и камбоджийских принцев.
Вскоре из-за пазухи выхвачена была золотая труба, и Лева запел на ней, да так, что ему позавидовал бы сам Армстронг. Впрочем, великий Сэчмо уже завидовал Леве, когда тот в прошлом году на джаз-фестивале в Ньюпорте один отстаивал честь нашей музыки. Весь зеленый стал тогда Луи, а потом весь серый, а потом расцвел от счастья, вновь став добродушно-коричневым луизианцем, а божественная Элла Фицджеральд, выскочив на сцену, экспансивно поцеловала Леву, а Дюк тоже вылез с поцелуями, а потом они все четверо пели вместе, да так, что несколько сот человек из ньюпортской публики унесли с поля с сердечными припадками.
Лева метался вокруг елки со своей трубой, борода и космы его разметались, утолщение выпало, и дед-морозовский балахон полоскался широкими складками легко и свободно. Подарки вылетали из его объемистого мешка — восточные сладости, фрукты, экспериментальные игрушки. Дети карабкались ему на плечи, пара малышей уже давно сидела на голове, держась за уши.
Зоя Августовна и комендант Дворца плакали. Елка удалась!
— Напрасно его критикуют, — говорил комендант, — напрасно критики-паралитики на него зубы точат…