Звёздный егерь

Темкин Григорий Евгеньевич

Звякнул проклятый зуммер. Успеть бы задать главный для меня вопрос к Саади.

— Профессор, а что вы можете сказать о личных взаимоотношениях участников экспедиции?

— Личных? — Собеседник неопределённо пожал плечами. — Сложные были взаимоотношения… Но на работе они не сказывались. Да и зачем вам это? Разум надо искать на Мегере, разум…

В тот же день мне передали гиперграмму. Мой настольный секретарь, аппетитно хрумкнув кристаллом с записью, выкатил на ленту текст: «В случае если вопрос вашего спутника не решён или решён не окончательно, хотел бы предложить собственную кандидатуру. Помимо горячего личного

и научного стремления побывать на Мегере ещё раз, приведу следующие доводы. Ваш покорный слуга является одним из ведущих специалистов по Мегере, участвовал в интересующей вас экспедиции и может помочь воссоздать картину тех дней; а также располагает пока экспериментальной, но вполне рабочей моделью прибора, который должен значительно облегчить поиски разума на Мегере. Если вы подтвердите согласие на моё участие в экспедиции, буду встречать вас на борту гиперлёта, которым планируется перебросить вас к Мегере. С нетерпением и надеждой жду вашего ответа. Искренне ваш, Набиль ибн-Хишам ас-Саади».

Таламяна удалось уговорить быстро, я даже подивился его покладистости. Но потом выяснилось, что шеф всё рассчитал заранее, и выдумку с Новичковым он рассматривал как своеобразное психологическое закаливание своего сотрудника.

Довольный, я вернулся в информаторий, набрал положительный ответ Саади.

У меня оставался ещё один вызов гиперсвязи, которым следовало, не откладывая, распорядиться. Я навёл справку и узнал, что у погибшей Аниты Декамповерде в Сан-Пауло жива мать.

Разговор получился не из лёгких. Донья Декамповерде плакала, показывала фотографии дочери.

Уже не надеясь получить нужные сведения, я остановил однообразные причитания пожилой женщины и спросил прямо:

— Извините, сеньора Декамповерде, но чем, по-вашему, вызван несчастный случай с вашей дочерью?

Она отложила в сторону альбом, осуждающе посмотрела на меня глазами, полными горечи.

— Не говорите мне о несчастном случае, молодой человек, — вскинув сухой старческий подбородок, с вызовом произнесла она. — Произошло преступление. Мою дочь убили.

Сахаристый сок вопреки всему стекал не вниз, к корням, а поднимался, карабкался по треснутому стеблю, присасываясь липким языком к основаниям боковых побегов. Ближе к вершине, у трещины, ползучий сок, белый как сахар, становился всё темнее, скатывался в бурые шарики, которые один за другим отваливались от клейкой массы и выпускали крылья. Впрочем, мушки-шарики далеко не разлетались — проделав путь в несколько десятков метров, они с плаксивым теньканьем пикировали и ввинчивались в сырой грунт. Жук, снова высунувшись из хвоща, неодобрительно наблюдал за мушками. А те, не обращая внимания на сердитые призывы усиков — антенн квазипредка, спешили закопать себя как можно глубже.

Глава 4

Мушки-шарики готовились к непогоде. Красное солнце наконец освободило небосклон, целиком передав его Жёлтому, и то вступало теперь во владение этим миром, заполаскивая континент янтарным светом — не жарким, но каким-то густым, тягучим, почти осязаемым. К жёлтому светилу подтягивались его небесные вассалы. Сперва ущербные, неуверенные полумесяцы постепенно набирали силу

и блеск. Когда же солнце оказалось в самом центре их каре, спутники развернулись в тяжёлые, полнофазные луны и засверкали, как начищенные медные блюда.

Разговор с матерью Аниты оставил на душе тяжёлый осадок. Из какого сундука она и слово-то такое выкопала: «убийство»! Понятно, конечно: горе матери, старость без детей и внуков, обида на мир, забравший у неё единственную дочь…

Однако, если вдуматься, в словах матери, может, заключается, истина: вдруг действительно произошла встреча с неким разумом, который повёл себя агрессивно? И тогда его действия можно определить и как убийство.

Всё, что удалось узнать по экспедиции Бурцена, я задвинул в дальний угол памяти — пусть информация отлежится, мысли дозреют, а теперь надо было готовиться в дальнюю дорогу.

Планета, чем больше я о ней узнавал, тем больше меня интриговала. Когда я узнал, что Мегера расположена в двухсолнечной системе и имеет четыре луны, то воспринял это не больше чем любопытный факт. А позже задумался: если прикинуть, то на Мегере ни много ни мало — двадцать шесть времён года, мегерианского года. Значит, сезоны сменяют там друг друга как заведённые. Щёлк — зима. Щёлк — лето. Щёлк — ещё что-то.

На площадке, полностью подготовленной к полёту, сверкающим пятиметровым колобком светился шарик межпланетного модуля. На люке красовалась эмблема «Пальмиры-информ» — гусиное перо на фоне римской колоннады, напоминающей руины земной Пальмиры в Сирийской пустыне.

Лететь на модуле — одно удовольствие: аппарат лёгкий, манёвренный, приличный запас хода. Мне предстояло выйти в точку рандеву — нырнуть в гиперпространство и сошлюзоваться с гиперлётом, вылетающим с Земли. Главная проблема — совершить переход точно в заданный момент: малейшая задержка, и мы разминёмся.

Поднявшись над Пальмирой, я вышел в указанный сектор. Бортовой таймер показывал минус сорок три секунды. Времени оставалось как раз, чтобы оглядеться. И как только на дисплее зажглась крутобокая баранка, я нажал «пуск». Переход до обидного прозаичен. Включился гиперпространственный преобразователь, в несколько волн прокатилась слабая вибрация, немного заложило уши. И всё.

За бортом, снаружи, будто замигали красные фонари. Только что я был в обычном, чёрном космосе, усеянном звёздами, вроде бы в пустоте, но в пустоте реальной, как вдруг оказался в густом красном тумане, непрозрачном, как томатный сок. Пришло в голову нелепое определение — томатно-соковое пространство.

Приближения транспорта я не видел. По каким-то законам гипермира помещённое в нем нормальное тело визуально наблюдать невозможно. Внутри корабля всё, конечно, по-другому, благодаря стабилизаторам пространства видимость сохраняется.

Раздался неприятный свистящий звук, модуль куда-то потащило. В следующее мгновение помидорный туман рассеялся, и я с удовлетворением убедился, что нахожусь в отсеке транспортного корабля.

Я выбрался из модуля, лёг в автокибер, похожий на саркофаг с колёсиками, и покорно прошёл все круги медицинского чистилища. Затем кибер довёз меня до каюты, где на двери уже светилась моя фамилия. Кибер пожелал приятного путешествия и замер в ожидании приказаний.

Я ткнул клавишу настольного секретаря.