Звёздный егерь
Шрифт:
— Ну что ж, как прикажете, — улыбнулся Саади. — Только и вы в таком случае, Алексей, зовите меня Набилем. Я старше вас всего лет на двадцать пять, так что разница в возрасте позволяет…
Эти слова профессора пришлись мне по душе. Признаться, я с самого начала не был уверен, как к нему правильно обращаться.
— Люди, выросшие не на Востоке, — признался Саади, — редко бывают знакомы с обычаями моей родины. А они, кстати, очень просты. Берётся имя полностью, а лучше — первая часть имени, и перед ним ставится вежливое обращение: профессор, доктор, сайд, устаз. Но самая распространённая
— Тогда вы Абу-Фейсал?
— Ахлен-васахлен! Зовите меня просто Набиль, как договорились. Так что бы вы хотели узнать?
— Сначала о Мегере…
— Ну что ж, законный интерес, — согласился Саади. — Вам, должно быть, известно из документов, дорогой Алексей, что Мегера вошла в маршрут Тринадцатой благодаря своему спектру. В нем виделись залежи редкоземельных металлов, причём в промышленных количествах. Но ваш покорный слуга летел, заметьте, изучать биосферу и, не в пример космогеологам, с весьма пессимистичными прогнозами, не рассчитывая на большие открытия в этой области.
— Но вы числились не только астробиологом…
— Совершенно верно. Как контактолог я вообще не ожидал встретить на Мегере ничего заслуживающего внимания. А Мегера не замедлила проявить характер и перевернула наши расчёты и ожидания с ног на голову. Мне посчастливилось — да-да, посчастливилось! — несмотря на трагический инцидент, почти соприкоснуться с внеземным интеллектом. А геологи на этот раз остались ни с чем.
— Ошиблись при анализе спектра планеты?
— Отнюдь. Запасы богатейшие. Но из-за сумасшедшего климата, постоянной и резкой смены температур, влажности, давления на Мегере нет открытых месторождений или обнажении. Практически вся мегерианская суша покрыта мощным, до сотни метров, почвенноорганическим слоем. В самой верхней части он периодически вымирает, но остальные горизонты полны спор и бактерий, которые в благоприятные сезоны прорастают. Сами понимаете, разрушать литосферу ради разработки полезных ископаемых мы позволить не могли и с редким для нашего времени единодушием наложили экологическое вето.
— Так вот почему Мегеру «законсервировали»!..
— Конечно, проще всего «законсервировать», — взорвался Саади. — А в этих, как вы метко выразились, «консервах» — уникальнейший мир. Вы знаете, что на Мегере двадцать шесть времён года? Но надо видеть, как отчётливо они сменяют друг друга! Температура скачет от минус сорока до плюс шестидесяти Цельсия. То льют тропические дожди, то начинается засуха, непролазные болота превращаются в камень и растрескиваются, зарастают хвощами и пальмами, которые за два-три сезона вымахивают до шестидесяти метров и ломаются от собственного веса. А животный мир какой! Разве не мог здесь развиться разум? На шестом миллиарде мегерианских лет!
— Но многое могло помешать формированию разума на планете, — заметил я, — например, катаклизмы?
— То-то и оно, что нет! Не считая климатической карусели в рамках одного годового цикла. Мегера на редкость стабильная планета. Последние геологические возмущения проходили около миллиона лет назад. Срок для эволюции вполне достаточный. Да вы сами скоро убедитесь, насколько развита там органическая жизнь.
— Но если на Мегере сотни видов…
— Тысячи, Алёша, тысячи!
— Тем более, как же тогда определить, кто из них носитель интеллекта…
—
Как нам выделить существо, отмеченное, как говорили мои предки, печатью аллаха или, как говорили ваши предки, искрой божьей? Как?
Я пожал плечами. Вопрос не новый, тысячу раз обсуждавшийся — и так до конца не решённый. И всё же ответил:
— Есть какие-то ведь определённые критерии. Тест Крамера. Уровень креативности. Мейз-тест. Психометрия…
— Ах, оставьте, пожалуйста, Алексей. Выявлять разум этими тестами всё равно, что с помощью термометра определять, жив пациент или уже остыл. Мы можем только сказать, явно разумен ли объект или явно лишён способности мыслить. Но формы мышления могут и не походить на человеческие. И пока они-то и остаются вне нашего понимания, Алёша.
— Где же, интересно, вы прикажете взять детектор разума? Уж не его ли вы собирались продемонстрировать на Мегере, профессор?
Набиль Саади не обиделся. Напротив, вся плотная, не атлетическая, но и не расплывшаяся его фигура в свободно ниспадающей рубахе-дишдаше, выражала удовлетворение и расслабленность.
— Вы молодец, Алексей, — похвалил Саади, — чувствуется, мастер слова. «Детектор разума»… — будто пробуя слова на вкус, повторил он. — А мои помощники ничего лучшего аббревиатуры не предложили. С вашего позволения, я переименую прибор.
— Переименовывайте, — разрешил я с халифской щедростью. — Но, как крестный, могу узнать, в чём состоит его принцип работы? Если не секрет, конечно.
— Какие секреты, Алексей! — всплеснул руками Саади. — Мой прибор окрестили на Земле «полевым психоиндикатором». Этот аппарат не похож на привычные психометры. Теперь слушай внимательно. Высшая нервная деятельность на уровне мышления сопровождается биоритмами — от наиболее отчётливых альфа-, бета- и гамма- до почти неуловимых сигма- и тау-ритмов. Перемежаясь, ритмы создают сочетание, которое образно можно назвать волной разума. Её-то и «пеленгует» мой прибор, который, замечу, пока несовершенен. Он фиксирует ритмы на небольшом расстоянии от источника и, возможно, небезотказен в экстремальных условиях. Собственно, мой аппарат даже не испытан как положено. Официально он просто не существует.
— Выходит, проблема, о которой мы говорили, решена? — Я недоверчиво покосился на профессора. — Или близка к разрешению?
— Если бы. Прибор сделан по человеческим меркам за неимением других. Разве можно поручиться, что у инопланетного разума будут те же психоритмы, что у нас?
— Думаете, ваш прибор нам может пригодиться?
— Если мозг человека в самом деле принимал излучения мегерианского разума — а я не знаю, чем ещё объяснить видения у Феликса и Аниты — мир с ними! — то мой детектор разума эти биоритмы должен зарегистрировать.