Звездный Мост
Шрифт:
Слухи о продвижении ордынских туменов к землям Поднепровья ходили противоречивые. Срединные города собирали ополчения, готовясь выступить на защиту стольного града Киева, захлебнувшегося в звенящих волнах колокольного набата.
И тут змеистой молнией пронеслось невероятное известие: степняки, дотла разорив городок Святополч, повернули к Донцу. До окраин киевских посадов оставалось чуть более пятидесяти верст… Не имея в достатке крепких лестниц, тяжелых пороков и стенобитных орудий, опытный Субудай не решился штурмовать хорошо укрепленный город; тем более, что кияне перестали посыпать головы пеплом и стенать
Весьма вероятно, что ордынцы поспешно покинули Русь и двинулись на северо-восток, получив безусловный приказ хана Чингиса вторгнуться в Поволжье. Однако на излете этого неудольного для русичей года степная орда была наголову разбита волжскими булгарами у Самарской Луки и с ощутимыми потерями отступила в солончаковые прикаспийские степи, бросая по дороге обозы и скот.
Южные города и веси лежали в дымящихся руинах… Лето выдалось засушливым, жарким. Над исстрадавшейся без живительной влаги землей носились пыльные смерчи, безудержно полыхали грозы. Горели пшеничные посевы, горели леса и болота, вода в озерах и реках стала непригодной для питья. «Густые облака дыма затмевали свет солнца, мгла тяготила воздух, и птицы падали мертвые на землю»,– скорбно сообщал летописец.
А на закатной стороне появилась неведомая ранее яркая звезда и в сумерки озаряла небосвод блестящими лучами.
Страшно это было, причудливо и странно, непостижимо для разумения…
Впрочем, жизнь постепенно входила в привычное русло. Покойников отпели и предали земле, на местах расчищенных пожарищ возводились новые дома и церкви. Последующий год принес обильный урожай, цены на хлеб упали, в водоемах вновь появилась рыба.
Новый киевский князь Владимир Рюрикович отправился в карательный поход и почистил степь, сполна отомстив вероломным половцам за их предательство.
О неистовых пришлецах более ничего не было слышно. «Кого Бог во гневе своем навел на землю Русскую?»,– временами судачил народ, собираясь на торжищах, но не мог найти ответа на этот насущный вопрос.
Так, в трудах и заботах, прошло тринадцать лет…
Вольный город Мышград
«Для имперского полиса возможно все, что целесообразно»
(Эвфем, архонт Афин)
Крутобокая, тяжело нагруженная лодья неторопливо двигалась на веслах по полноводной реке Влге, игравшей красноватыми бликами позднего заката. Погода стояла тихая, теплая, непривычная для осеннего месяца листопада. Молога давно осталась за кормой, и одноглазый кормщик приказал гридням скатать поникший льняной парус, расцвеченный красными и белыми продольными полосками.
Солнышко устало катилось к виднокраю, скрывшись за пушистыми верхушками сосен, зубчатой стеной обступивших речные берега. В быстро темнеющем небе зажигались лампадки первых звезд, которые словно радужными кирпичиками выстилали на куполе небосвода призрачную вселенскую дорогу.
– Поспеваем до ноци, князе!.. Вот она, Юхоть-то, по сцуицу! – громко сказал кормщик, коренастый и плотный сицкарь из Мологи, почесывая растопыренной пятерней курчавую бороду.– Коли бозе даст, вскорости прибудем до места.
Ростовский
Князю Василько шел двадцать восьмой год. Был он высок, статен собой, русоволос, румян, носил небольшие усы и подстриженную бородку; под черными бровями его блестели небесным цветом добрые и умные глаза.
Двадцать лет назад, чувствуя приближение конца земной жизни, Великий князь Константин Всеволодович выделил своим малолетним чадам уделы. Василько принял славный Ростов, древний город на берегах озера Неро, основанный мерянами задолго до прибытия дружины Рюрика на Русь. И вот без малого второй десяток лет он правитель затерянной в дремучих лесах Ростовской земли, по его указаниям работные люди рубят просеки, прокладывают новые дороги, наводят мосты через многочисленные лесные речки. Постепенно обустраивается град Ростов: завершено укрепление головных ворот и защитных стен, появились просторные дома в три поверха, достроен белокаменный Успенский храм, и теперь искусные изографы украшают его внутреннее убранство соответствующей благочинной росписью.
Растворившаяся в гаснущих сумерках Влга делала плавный поворот направо; по левую руку открылось камышовое русло Юхоти, образуя холмистый мыс, обнесенный вдоль берега наклонным тыном из острых дубовых кольев. На холме стояла деревянная крепость с несколькими сторожевыми башенками. Из-за верхотуры добротных стен виднелись покатые крыши домов и мастерских, над которыми высился квадратный детинец со смотровой каланчой. Немного поодаль красовалась изящная церквушка с православным крестом на золоченом луковичном куполе. Над засыпавшей великой рекой негромко звучал чистый колокольный звон, буквально струившийся невидимыми волнами по замершему воздуху.
– Вецерню отце Николай творит… Лепно-то как, а? – душевно изрек Данила.
– Почему сам? – удивился Василько.– Трудно из Углича доброго звонаря позвать?
– Не доверяет,– объяснил Данила.– Он до попова сана у халицкой старой друзине запевалой был, так цто дело знает. Ховорит, есть тако словесо – хармония.
– Есть,– кивнул головой Василько.– Эллинское слово, означает соразмерность… Понимаешь, слух надобно особый иметь, чтобы эту гармонию уловить.
– Вот! – сказал Данила и поудобнее взялся за правило.– Посему и не доверяет!
Кормщик ловко провел лодью мимо островка в устье Юхоти, где на врытом в песок суковатом столбе чадил смоляной факел, а на перевернутом кверху дном челноке развалился бородатый мужик в просторной шерстяной чуйке и задумчиво грыз пузатое яблоко, искоса поглядывая на приближавшееся ростовское судно.
– Мих-ха-а! – прокричал мужику Данила, призывно воздев над головой руку.– Яко здоровье Милославиця и его любавы?
–Слава Богу! – солидно ответствовал мужик (звали его Миша Новогородец).