Звёздный огонь
Шрифт:
– Не боишься, что капитан рассердится?
– Рассердится? О-о, да он будет в бешенстве! – Эсме криво улыбнулась. – Возвращайся обратно, а то и тебе достанется…
– Глупости! – сердито фыркнул юнга. – Знаешь, что он мне сказал сегодня утром? «Тенью за ней ходи, не мешай, не перечь, но смотри в оба и если вдруг увидишь что-то странное – бегом за помощью!» – Длинную фразу он протараторил на выдохе и закашлялся, а когда вновь обрел дар речи, прибавил: – Вот если я тебя брошу, тогда мне точно попадет.
– Можно подумать, случись и впрямь что-нибудь плохое, ты успеешь добежать до пристани, – заметила целительница и насторожилась, заметив
Кузнечик тяжело вздохнул и признался: да, так оно и было. Эсме попыталась разузнать подробности, но тут мальчишка вспомнил о своем знаменитом упрямстве и сделался нем как рыба, так что ей пришлось отступить. Кузнечик незаметно перевел дух.
– Ладно, идем… – сказала она с напускным равнодушием. Юнга почувствовал, что надо лишь немного подождать, и он узнает причину, из-за которой рассудительная и спокойная Эсме решилась на авантюру – о, это должно было быть что-то из ряда вон выходящее! Они прошли едва ли шагов тридцать, и целительница начала говорить – вполголоса, не глядя на своего юного собеседника и не ожидая от него ответных слов.
– Со мной происходит что-то странное, Кузнечик, и ты это должен понимать лучше других. Не забыл, что случилось наутро после нашей встречи со Стражами? А как Пьетро сломал ногу, когда мы возвращались из Ямаоки, припоминаешь?
Он помнил. Последнее происшествие было из числа глупейших случайностей: как-то ночью об оставленный на палубе ящик споткнулся вахтенный матрос, и нога его громко хрустнула. Рядом были только сам Кузнечик и Джа-Джинни – крылан-то и послал оторопевшего юнгу за целительницей.
Но когда Эсме прикоснулась к матросу, который лежал, запрокинув голову, и стонал от боли, произошла странная вещь: кожа на поврежденной ноге мгновенно покрылась волдырями, словно кто-то вылил на бедолагу Пьетро ведро кипятка. Волдыри эти на глазах делались всё больше и глубже, пока Эсме не опомнилась. Пьетро, к счастью, ничего не понял – он не увидел жуткого зрелища, а боль принял как должное. Джа-Джинни и Кузнечик решили никому не рассказывать о случившемся: быть может, подумали они, целительница просто устала? Конечно же, обо всем узнал капитан – все трое на следующий день чувствовали его внимательный взгляд, – но и он предпочел молчать.
Донельзя смущенная Эсме не пыталась оправдываться…
– Но ведь это был единственный случай! – сказал Кузнечик. Девушка покачала головой и проговорила дрогнувшим голосом:
– Я всё время чувствую в себе темную силу, которая пробудилась там, на острове… – Тонкая рука поднялась, отыскала под одеждой медальон – память о том странном и страшном дне, когда все они соприкоснулись ненадолго с древней эпохой, полной великой магии. – Ты хоть понимаешь, что мой дар опасен? Одно из двух: или Велин не успел меня научить всему, или он и сам не знал, что такое бывает. Я должна посоветоваться с кем-то опытным, умелым! И ты меня не остановишь.
Юнга вздохнул, развел руками – дескать, я бы и не смог. Кузнечик и впрямь не чувствовал в себе достаточной силы для того, чтобы противиться решению Эсме, но зато ощутил желание помочь, хоть отчасти вернуть долг, оставшийся с того самого дня, когда он бросился навстречу черной стреле, заплатив за жизнь Кристобаля Крейна собственным голосом – последним, что оставалось у него от прошлой жизни.
Первый дом, к которому Кузнечик привел Эсме, расположился на пересечении улицы Ювелиров с другой, не менее респектабельной и кичливой. Это строение из красновато-коричневого
Эсме замедлила шаг, и Кузнечик невольно последовал её примеру.
– Вспомни-ка поточнее, – проговорила она вполголоса, – что написано на вывеске? Меня одолевают сомнения, честно говоря. Ты бы знал, что я чувствую…
– Достопочтенный Парем Сейлеран, – процитировал Кузнечик по памяти. – Целитель милостью Пресветлой Эльги, посвященный. А вот знала бы ты, как меня вчера с этого богатого крыльца шуганули! Для них, наверное, грамотный матрос – такая же редкость, как целитель на Окраине.
– Да, мне давно хотелось узнать, кто учил тебя грамоте… – усмехнулась целительница. – Не переживай, выведывать твои тайны я не стану. Ладно, друг, пойдем отсюда.
– Как это? – изумился Кузнечик. – Ты же хотела… ты просила… неужели тебе этот дом не нравится?
Девушка вздохнула.
– Можно подумать, он нравится тебе. «Посвященный» – это значит, что достопочтенный Парем как-его-там занимает очень важную должность в Гильдии целителей, а в Эверре он и вовсе за главного. Если кто-то из пациентов будет недоволен целителем – а такое случается, представь себе! – то придут оба сюда, к посвященному. Ещё он единственный торговец зельями… – Она нахмурилась. – Знаешь, вскоре мне понадобятся зелья, но их не продадут тому, у кого нет гильдейской грамоты. Три тысячи кракенов…
– Не переживай, – сказал юнга. Ему почти удалось заставить свой скрипучий голос звучать ободряюще. – Капитан что-нибудь придумает!
Эсме печально улыбнулась, а Кузнечик вспомнил, как накануне вечером Горам, один из матросов «Невесты ветра», заметил вполголоса: «Наш капитан-то влюбился…» Он всего лишь выразил вслух то, о чем вся команда давно знала; просто до Эверры никто не осмеливался об этом даже думать. «Они любят друг друга, – поправил другой матрос. – Думаешь, кто-то осмелится нарушить правило? Тогда нам не жить». «Ну-у, не знаю… – Горам пожал плечами. – Вот если Эсме нас оставит, тогда точно дело дрянь. Поди, разыщи вторую такую! А правило – что правило? Нет таких законов, которые нельзя было бы обойти!» Если бы кто-нибудь спросил Кузнечика о его мнении, юнга бы растерялся, но этим утром он видел, какое у Кристобаля Крейна было лицо…
«Ты не прав, Горам, – подумал мальчик, которому слишком рано пришлось повзрослеть. – Есть и непреложные законы!»
Они с Эсме пошли дальше. Жилище второго целителя находилось недалеко от дома посвященного Парема, но здесь было намного спокойнее, чем на перекрестке двух шумных улиц, да и большие окна первого этажа, озаренные красными огоньками герани, внушали доверие. Чуть помедлив у порога, Эсме протянула руку к дверному молотку – рыбине с большой головой и причудливо изогнутым хвостом, – и в этот миг Кузнечик ощутил запоздалый укол тревоги.