Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина
Шрифт:
Хампель отогнул угол брезента, примерился к нескольким шагам, разделившим пещеры, и прыгнул.
Штуте дремал, прислонясь к скале. На звук шагов он раскрыл глаза, но не шелохнулся.
Кнопс откозырял.
Гуца заметила едва уловимую гримасу отвращения на лице Ганса.
— Что случилось?
— Обер-лейтенант умер!
— Тсс… — капрал поднял палец и взглянул на лежащего рядом Клауса.
— Вынесите и похороните.
Кнопс не шелохнулся.
Почему Хампель не выполняет приказание?
Гаке взглянул
— Накройте шинелью. Вечером, если погода позволит… — он не закончил. Ему было не до подробных разъяснений.
Кнопс вернулся в большую пещеру.
Гуца видела, что после ранения обер-лейтенанта Ганс сделался главным среди немцев, однако возможность командовать ничуть не привлекала его. Подозрительность и ненависть не позволяли ей довериться врагу, но как понимать то, что капрал не запретил Таджи поговорить со своими?
Кто этот Штуте?.. Иногда Гуце кажется, что Ганс обернется к ним и скажет: идите, спасайтесь!
Гуца недоверчиво отогнала свои мысли: я глупа и наивна… На этой бойне, среди этих зверей, ничему нельзя верить.
Ну, а его отношение к Клаусу?.. Ганс любил Клауса, но не как боевого друга, на которого можно положиться. Наверное, он никогда и не рассчитывал на помощь Клауса. Если б тут был расчет, дружба с обер-лейтенантом была бы для Ганса куда как выгоднее.
Судя по всему, Штуте казался человеком опытным и не глупым, но ранение друга выбило его из колеи. Он растерялся, а в том положении, в каком они оказались, растерянность и бездействие чреваты смертельной опасностью. Если ты позволяешь пленнице переговариваться с твоим противником на непонятном языке, это значит, что желание раненого для тебя дороже собственной жизни…
Клаус раскрыл покрасневшие от жара глаза, Ганс тут же наклонился к нему.
— Воды!.. — блуждающий взгляд Клауса замер на одной точке.
Котелок был пуст. Второй день никто не смел поднять воду с родника.
— Ладно, не надо! — прохрипел раненый. Он чувствовал, что его взгляд терзает Гансу душу, и прикрыл глаза. — Мне не очень хочется. Я же пил ночью… Можно неделю выдержать без воды.
— Вечером у тебя будет вода.
— Нет, Ганс, если вечером не ляжет туман… Нет!
— Там видно будет.
— Ганс, поклянись, что если не ляжет туман… поклянись!..
— Кем поклясться?
— Мамой…
— У меня нет матери, Клаус, ты же знаешь…
— Знаю, Ганс, ко все-таки поклянись. Я не верю тем, которые клянутся женами.
— У меня и жены нет.
— Знаю, я вообще… — Клаус облизнул побелевшим языком пересохшие губы и смолк.
Ганс оглянулся, словно искал что-то в пещере. Посмотрел на пленниц. Гуца не поняла, что означал его взгляд.
— Клаус!
Бауман раскрыл глаза.
— Что, Ганс, я слушаю…
— По-твоему, невозможно полюбить кого-нибудь
— Нет, Ганс.
— Даже если это будет такая чудесная девушка? — он кивнул в угол, где сидели женщины.
Клаус тоже обернулся к пленницам, улыбнулся.
— Не знаю…
— Признайся… — Штуте подмигнул ему, — допустим, мы не в пещере под ружьем, а где-то совсем в другом месте, а ты встретил такую девушку…
Гуца, сначала с удивлением слушавшая Ганса, поняла, что он пытался развлечь умирающего.
— У нас, в Германии?
— Да, на той самой улице, где ты живешь со своей мамой.
— Маму огорчает, когда я разговариваю с девушками.
— Допустим ты один, а в углу сквера на скамейке сидит девушка.
— А если я ей не понравлюсь?
Ганс оглянулся на пленницу.
— Понравишься… Допустим ты понравился, подсел и заговорил.
— Ну?..
— Потом вы пошли в кино и два част просидели в темноте.
Клаус смутился:
— Погоди, Ганс.
— Нет уж, Клаус… Ты проводил ее до дону. И знаешь, что она сказала на прощание? Покраснела, но все-таки сказала, что хочет скоро, как можно скорее встретиться с тобой. Как ты поступишь?
— Пойду к ней на другой же день.
— Но мама не пустила тебя.
— Не пустила?
— Да, категорически.
Клаус покосился на большие, грустные глаза Гуцы, на разбросанные по лбу вьющиеся волосы.
— Ну, так как: все-таки пойдешь?
— Через три дня пойду.
— А если она вообще не пускает тебя на свидание?
— Как? Совсем?
— Ну, да. А девушке очень хочется тебя увидеть, и если ты не придешь, она будет переживать.
Клаус улыбнулся лукаво и мечтательно.
— Пойдешь… — сказал Ганс, — я тебя знаю; обязательно пойдешь…
— Наверное пойду… — проговорил Клаус так тихо, чтобы пленницы не расслышали его. Но их разделяло всего два шага.
Глава пятнадцатая
Ночью шел дождь. Утром в лучах солнца скалы сверкали, словно на них разбросили осколки стекла.
Продрогший Вахо вылез из бурки и, не попадая зубом на зуб, пополз к краю скалы.
Тутар, дежуривший с карабином в руках, оглянулся на него.
— Вот сумасшедший! И чего не лежится? Допрыгаешься…
— Тебе пора Гуа встречать!.. — огрызнулся Вахо и пополз было дальше, вдруг он поскользнулся на заиндевевшей скале. Тутар повалился на бок, лег на пути у Вахо, но тот умудрился ухватиться за выступ скалы, задержался, раскинув ноги и оставив на камнях только клок штанов да содранную кожу. Боль была чудовищная.
— Теперь не полезешь! — заметил Тутар и, показывая на место рядом с собой, сказал: — Сиди здесь!
— Сиди, сиди!.. А если я не могу! — Вахо в сердцах схватил ружье. — Спрыгну вниз и перестреляю, сколько успею.