Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина
Шрифт:
— Ты забываешь, что сегодня я в первый раз оставила его одного, — сказала она громко, назло брату и тому, второму, сидящему за рулем.
— Надо же когда-то и в первый раз! — на этот раз мягко отозвался Гено.
Мака глянула вперед, на дорогу, потом в упор посмотрела в зеркальце над водителем. Она ожидала увидеть его пустым, но, словно ничего не произошло, словно не было сказано ни слова, — незнакомец по-прежнему смотрел на нее. Наверное, оттого, что в зеркальце умещался только один глаз, взгляд его казался таким
Как только машина стала, Мака вышла и направилась к калитке. Даже не поблагодарила, даже не спросила, выходят остальные или нет.
— Нам надо вернуться на работу! — услышала она голос брата.
— Валяй! — отозвался Гено.
Мака отворила калитку и, не оглядываясь, вошла во двор. Густая трава вымахала высоко, до колен, только тропинка к дому неровно белела в ней. Живая изгородь из кустов боярышника разрослась буйно, безалаберно, а калитка покосилась и, открываясь с натугой, скребла по земле.
«Как заметно, что отец слег!..»
Голубая краска, которой некогда была выкрашена веранда дома, давно потрескалась, пооблупилась, и теперь веранда казалась грязно-белой. Железный скребок для сапог, закрепленный возле лестницы, соскочил с подпорки и на треть ушел в землю.
— Мака, доченька!
Из нижней подсобной комнаты вышла мать. Она торопливо обняла Маку и поспешила навстречу зятю, на ходу вытирая под мышками мокрые ладони. — Гено! Приехали, значит?
— Как живете? — Гено взял ее под руку.
— Врагу своему не пожелаю…
Маке опять показалось, что что-то стряслось, что отца нет дома, и, обрывая мужа, она спросила:
— Где отец, мама?
— Дома, доченька. Где ж ему еще быть?
— Что же вы все двери позаперли?
— Я вот только что вышла… Надо же обед сготовить. Куры лезут на балкон, никакого спасения от них. А я уже не та, что раньше. Не могу, сил не хватает… Болезнь отца…
Не дослушав ее, Мака взбежала по лестнице, распахнула застекленную дверь, кинула сумочку на тахту и быстрыми шагами прошла в комнату. С постели на нее жалкими глазами изведенного болезнью человека смотрел отец.
— Что с тобой? Что случилось? — Мака оттолкнула табурет, стоящий у постели, и прижалась к груди отца.
— Трудно нам, доченька, тяжело… Не приведи бог пережить такое… — донесся с веранды голос матери.
Мака подняла голову и строго глянула на появившуюся в дверях мать.
— О чем ты, мама?
— Как это о чем? Неужели сама не видишь, какое несчастье?
— Помираю… — простонал больной, и его глаза, устремленные на Маку, наполнились слезами.
— Отец! — Мака с укором обернулась и, кивая на вошедшего в комнату Гено, сказала: — Раньше ты не так встречал зятя!..
При виде Гено больной попытался приподняться.
— Пока хватало сил… Гено, дорогой… пока мог… — И он, не договорив, протянул зятю жилистую ладонь.
—
— Худо мне, Гено… — Больной остановил взгляд на плачущей старухе и недовольно заметил: — Даже стула человеку не подаст.
— Потерялась я совсем, ум за разум заходит… — попыталась оправдаться жена и, утирая кончиком платка слезы, вышла из комнаты.
— Вот стул, отец, — Мака подвинула Гено табурет, оказавшийся у изголовья кровати.
— Стул, я вам говорю, а не пень! — Ноздри у больного раздулись, и по желтым щекам пробежал румянец.
— Не беспокойтесь, я сам…
— Не хватает тебе из-за таких пустяков нервничать.
— Нервы у него совсем никуда стали, доченька! Истрепались вконец нервы.
— Мама, нельзя ли немного… — проговорила Мака, взглядом давая понять, что нельзя при больном говорить все, что придет на язык.
— Конечно, доченька, конечно, — поспешно закивала мать, — но если ты думаешь, что я на что-нибудь способна… Еще хуже его! Больному горько, а тому, кто ходит за ним, и того горше.
— Не слушайте вы ее, — вмешался отец, меняя разговор. — Гено, скажи мне, как там наш мальчик? Как мой Гоча?
— Хорошо, Симон Парменович. Что ему будет?
— Почему не привезли? Поглядел бы на внука перед смертью…
— Видно, ты и вправду сдал, отец! Рано тебе говорить о смерти.
— Сдал Симон, совсем сдал… — тихо всхлипывая, запричитала мать.
— Мама! — прервала ее Мака и, поднявшись, вывела на веранду.
— Извел он нас, доченька. Извел вконец! Мальчишку даже близко к себе не подпускает. Плохи наши дела.
— Ты прекрасно знаешь Бичи. Его выходок отец и раньше терпеть не мог, а теперь и подавно.
— Да, но ведь теперь он работает, каждый день ему врачей приводит. Нет, что ни говори, обижает он мальчика.
— Ладно, мама, потом поговорим, — прервала ее Мака и вернулась в комнату.
— Вам сейчас лучше всего лечь в больницу, — начал Гено, когда она опять присела на кровать возле отца.
— В самом деле, отец. Почему ты до сих пор не лег?
— Побоялся, дочка… — И снова слезы подступили к глазам Симона. — Не посмел без тебя. Сынка моего ни семья не волнует, ни моя болезнь. На кого же дом оставить? Нешто на мать? А тебя не хотел беспокоить…
— Как не совестно, отец!
— Не хотел, дочка. Точно — не хотел.
— Ну, хорошо, хорошо… — мягко сказала Мака, потом взяла руку отца, лежащую на постели, и нащупала пульс.
— Сердце у меня сдает. Не перенесу я операции…
— Все будет хорошо, Симон Парменович. Теперь на операционном столе настоящие чудеса творят. — Гено сам почувствовал, как сухо прозвучали его слова и как легковесна была выраженная им надежда.
— Эх, Гено, люди и сейчас умирают…
— Поверьте мне, из тех, кто вовремя обращается к врачам…