Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина
Шрифт:
Вахо вернулся вечером. Демонстративно устроился в стороне от Тутара и Гуа: перенес туда свое ружье, затем вернулся, достал из хурджина одну из гранат Сиоша, заложил ее за ремень, и тут Гуа увидел, что Вахо обмотан веревками.
— Веревки-то ему на что?
— А кто его знает? — Тутар даже не оглянулся. — Оставь его в покое! — После ухода Вахо он все-таки побаивался, как бы тот не спустился в село. Да и терпение у него иссякло окончательно, так что в глубине души он даже хотел, чтобы Вахо учинил какую-нибудь глупость.
Место, с которого они наблюдали за площадкой перед пещерами, было наиболее
Тутар думал, что, как только похолодает, Вахо вернется к ним и влезет под бурку. Его только слегка настораживала граната, унесенная двоюродным братом: как бы он не бросил ее вниз, — ведь теперь они знали, что немцы находились в большой пещере, а пленницы в малой.
Тутар знал двоюродного брата, как облупленного, но в эту ночь его предположения не оправдались.
Ни Тутар, ни Гуа, не обратили внимание на то, что Вахо избрал себе место как раз над большой пещерой. Как только стемнело, он приступил к осуществлению своего плана: через каждые две пяди завязывал на веревке узлы, аккуратно сложил ее и прилег, свернувшись клубком. Он не надеялся на поддержку друзей, и ему надо было отдохнуть.
До восхода луны еще оставалось время. Говорят, что среди ночи даже река ненадолго задремлет. А немцы, наверное, привыкли к тому, что если они не высовываются из своей берлоги, на них не нападают.
Для маленького горца спуск по веревке не представлял труда. Но, как часто бывает в горах, неожиданно, грозясь дождем, наползли тучи, задул ветер. Вахо побоялся, что дождь намочит веревку, и решил поспешить. Он посмотрел туда, где остались Тутар и Гуа: ни звука. Тутар спал, да и карауливший Гуа определенно дремал.
Вахо своих опасался больше, чем немцев: как бы не остановили и не вернули назад. От них всего можно ждать. Он снял башмаки и носки, гранату сунул за пазуху, крепко обвязался веревкой и подался вниз, перехватывая узлы босыми ногами. Скала оказалась отвесной, так что почти вся тяжесть падала на руки. Вахо спускался все ниже, от узла к узлу. Он знал, что как только скала уйдет из-под ног вглубь, надо достать из-за пазухи гранату и бросить ее в пещеру, в щель над брезентом, через которую немцы видят полоску неба. Надо бросить эту чугунную коробку и, пока она взорвется, скорей-скорей полезть наверх; пожалуй, он успеет до взрыва вернуться к своим башмакам. А не успеет, все равно взять его на прицел будет трудно, даже если немцы и сообразят, где он.
Как только внизу над пещерами что-то щелкнуло, Гуа насторожился и ткнул локтем закутавшегося в бурку Тутара. Но прежде, чем Тутар протер глаза, громыхнуло. Тутар взглянул на небо: тут иной раз не так громыхало. Только на этот раз грохот донесся снизу.
Глава третья
Для Штуте этот грохот не был неожиданным. Теперь у него всюду были враги: и снаружи, и внутри. В любую минуту те или другие могли убить его. Кто бы ни стрелял, Ганс был обречен… Сегодня никто не звал сверху пленниц. До каких пор могло продолжаться
Звук выстрела и взрывная волна, вылетевшая из большой пещеры, подбросили капрала. Он ждал, что за взрывом последуют выстрелы, и прижался к скале, отстраняясь от входа; хотел ответить огнем на огонь, но ничего не видел. А стрелять в воздух значило выдать себя…
Выстрелов не было, только вскрикнули пленницы. Потом стало тихо, и из большой пещеры послышались стоны и проклятия.
Все тонуло во мраке. Штуте стоял и не знал, убит он, ранен или опять уцелел.
«Они попали в пленниц?.. Или осколки срикошетили?.. Нет, граната взорвалась в большой пещере…»
Площадка была пуста.
В маленькой пещере слышался встревоженный шепот девочки. Войдя туда, Ганс почувствовал запах крови.
Пленницы притихли, они не знали, кто вошел к ним: Ганс, Пауль или свои.
Капрал не шелохнулся и не подал голоса. Если в большой пещере кто-нибудь уцелел, он не должен знать, что Ганс жив.
Оттуда время от времени доносились приглушенные стоны.
Жуткая ночь тянулась бесконечно долго.
На рассвете среди стонов Ганс расслышал свое имя.
— Ганс!..
Сначала он решил, что ему показалось.
— И ты убит, Ганс?.. — словно с того света вопрошал голос, и капрал не узнал, кто зовет его. Кто перед смертью вспомнил предателя?
В пещере все еще было темно. Ганс одеревеневшими ногами шагнул к выходу, прижался к скале и оглядел площадку — никого.
Он прислонил автомат к скале и безоружный, с дрожащими руками, подошел к брезенту.
— Входи… Кто бы ты ни был, входи…
Даниэль звал Ганса, и Ганс должен был прийти к нему на помощь, но был ли там еще кто-нибудь, молчащий?..
— Заходи… — простонал бедняга. — У меня к тебе дело…
Ганс, впуская свет в пещеру, поднял изорванный брезент. Никто не стрелял. Душно пахло кровью. Он вошел, наклонив голову. Справа, у скалы, заметил сидящего на корточках солдата, хотел крикнуть — не стреляй! Но Иоган был мертв.
— Есть кто живой?
— Нет, — ответил голос из глубины пещеры.
— Даниэль!
— Я мертв, Ганс!
— Что с тобой? Ты ранен?
— Убит…
— Куда ты ранен, Даниэль?
— Везде, в живот, в ногу, в руку.
Штуте присел над ним на корточки.
— Ганс!
Ганс молчал.
— Скажи что-нибудь.
— Что сказать?
— Скажи, за что ты сделал это со мной?
Сердце у Ганса остановилось на мгновение, но все-таки он дотянулся до умирающего, повернул лицом к себе.
— Даниэль! Что ты говоришь, Даниэль!
— Скажи, Ганс, за что?..
— Даниэль, и ты?! В бога ты не веришь, Даниэль! Нет для тебя ничего святого?!
— Нет! — сказал Даниэль и покачал красной от крова головой. — Нет бога!