Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина
Шрифт:
— Встречаю родную сестру и зятя. Что тут плохого?!
— Как отец, Бичи?
— Точно так, как тебе писали. Ни хуже, ни лучше.
— Операцию сделали?
— Нет. Без тебя не соглашается.
— Скажи мне правду!
— Вот еще! — возмутился Бичико. — Поклясться мне, что ли?
— В самом деле, Мака, — вступился Гено. — Что ты пристала к человеку?
Они вышли на привокзальную площадь.
— Транспорт ждет! — торжественно объявил Бичико и повел зятя к машине, стоящей в тени акации.
Мака замедлила шаг.
— Не встречал — обижалась, — Бичико, ища понимания, обернулся
Мака не хотела больше ни о чем спрашивать брата, но все-таки не удержалась:
— Отец дома лежит или в больнице?
— Дома. Без тебя никуда ни шагу. Нам с мамашей ноль внимания.
Бичико распахнул дверцу светло-коричневой «Победы» и отступил на шаг.
— Чья машина? — спросила Мака.
— Сейчас моя…
— Бичи, не валяй дурака!
— Гено, скажи, пожалуйста, разве я валяю дурака? Приглашаю в лимузин единственную горячо любимую сестру, хочу с почестями доставить в родительское гнездо, к мамаше и папаше…
— Без шофера, что ли, машина? — спросил Гено.
— Я и шофер, и хозяин. И жнец, и швец, и на дуде игрец…
— Бичи, ты выпивши садишься за руль?
— Ну-у, теперь нотации!..
— Скажи хоть, в чью машину нас приглашаешь?
— Что говорить? Всему свое время… Садитесь, садитесь, чудаки! В первый раз вижу таких пассажиров! — Бичи с веселым возмущением взмахнул руками и сел за руль. — Хозяин тут рядом.
Мотор заработал. Машина дернулась, отъехала на несколько шагов и остановилась.
— Пусть едет, Гено! — сказала Мака. — Оставь…
— Теперь поздно его воспитывать, — возразил Гено. — Садись.
Только Мака протиснулась к двери, как ей почему-то ужасно захотелось выбраться назад, остаться, — но было поздно: машина сорвалась с места, Мака неловко, как-то боком упала на сиденье и отвернулась от брата.
За окном побежали молодые, неокрепшие платаны, низкие дома и заборы — дощатые, каменные, а то и железные, замелькали редкие пешеходы на тротуарах…
Маку огорчало то, что она любит Бичико не так, как хотела бы любить. Там, у себя, на расстоянии она этого не чувствовала и, соскучившись по брату, уверяла себя, что все простит ему и, когда они встретятся, будет с ним нежна и ласкова, не станет расспрашивать о делах и учебе — все равно Бичико ничего вразумительного не ответит. Мака даже пыталась оправдать его: ничего, мол, бывают и хуже, он тоже остепенится, найдет свое место в жизни. Но при встрече Бичико каждый раз откалывал что-нибудь такое, что его присутствие начинало раздражать Маку, особенно если рядом находился Гено.
Гено в отношениях с шурином был сдержан и слегка ироничен. Своей сдержанностью он как бы выражал сочувствие Маке, что тоже ей не нравилось, ибо — так ей казалось — принижало ее в глазах мужа. Она забывала, что Бичико непослушен и своенравен не только с ней, но и со всеми на свете, и от сестры, как и от всех остальных, он ждет уступок, а не понуканий.
Гено не понимал своего шурина, да и не стремился понять. Выходки Бичико не трогали его, и всем своим видом он как бы говорил — мне нет до них дела. Его незлая ирония в адрес Бичико не достигала цели, зато чувствительно ранила Маку.
Машина остановилась. Мака оглянулась.
Мужчина в синем костюме неспешно уселся за руль, поздоровался. Маке почему-то показалось, что, говоря «здравствуйте», он изменил голос. «Наверное, мой брат с такой же деланной вежливостью здоровается с посторонними», — подумала она и не ответила на приветствие.
Бичико, не глядя, ткнул через плечо большим пальцем:
— Мака и мой зять!
Машина мягко взяла с места.
«А братец даже машину водить не умеет! Из него и шофера-то приличного не получится. Бедные мои старики! Каково с ним больному отцу?..»
Они выбрались из городка, переехали через дощатый мост и покатили дальше, мимо белых гусей в овраге, извивающемся перед тенистыми дворами. «Пока есть этот овраг, тут всегда будут гуси…»
Все молчали. Маке опять показалось, что брат что-то скрывает от нее. Она выпрямилась и, глядя на Бичико, попробовала представить себе, о чем он думает в эту минуту.
Бичико, выставив руку в окно, барабанил пальцами по дверной раме. В другой руке он держал папиросу и курил, жадно и слышно затягиваясь. Переведя взгляд на сидящего рядом с братом, Мака вдруг напоролась в зеркальце над ветровым стеклом на слегка прищуренный, внимательный и зоркий глаз, смотрящий на нее. Она поспешно отвернулась. Ей показалось, что мужчина за рулем одним глазом все время смотрел на дорогу, в то время как другого не отрывал от нее.
«Косой он, что ли?» Ей захотелось проверить это, но она сдержалась. Таящийся в засаде глаз смотрел настороженно, настойчиво и упрямо.
«Наверное, Гено не видит этого, иначе он бы не посмел… Господи, в чьей мы машине?» Она выглянула в окно. В овраге, у ручья, вытянув к дороге длинную шею, стоял большой гусак…
«Ехал бы уж побыстрей! — с досадой подумала Мака. — Да куда ему — глаза в разные стороны глядят…»
— Гено! — Она осторожно обернулась к мужу. — Ты сегодня же должен вернуться? — Гено не любил задерживаться у ее родных.
— Там видно будет! — не глядя на нее, ответил Гено.
— Да… смотря… как отец.
— Сейчас не время говорить о возвращении, мы еще не приехали.
— И то верно, — вздохнула Мака, по молчание брата и сидящего за рулем мужчины, — когда ни тот, ни другой явно не были созданы для молчания, покоя и тишины, — опять заставило ее заговорить. — Знаешь, почему я спросила?
Гено покачал головой.
— Боюсь, как бы Гоча не раскапризничался.
— Посмотрим… — повторил Гено, тем самым давая понять, что незачем при посторонних говорить о подобных чувствах. Но Мака и сама сознавала это. Больше того: она заговорила о доме и о сыне именно потому, что сейчас было не время и не место, и она хотела, чтобы Гено понял ее, и Гено понял, но, не пожелав ронять своего «мужского достоинства», оставил жену наедине с подозрительным молчанием ветреного брата и мужчины, упрямо и нагло глядящего на нее в зеркальце автомобиля.