Звезды в моих руках
Шрифт:
В палату заглядывает мама. На ее лице сострадание. Она присаживается на стул рядом и шепотом говорит:
– Мы все решили.
Не успеваю спросить, что она имеет в виду, как ко мне подходит папа. Его лицо больше не угрюмое, но отрешенное.
– Мы с твоей мамой договорились. – Он стоит за ее спиной и глядит куда-то мимо меня.
– Я съеду из квартиры в конце недели. – Мама берет меня за руку, пытается улыбнуться. От былой красоты ее улыбки ничего не осталось. – Мы решили не разводиться до твоего совершеннолетия, чтобы тебе не пришлось приходить
– …а потом сама решишь, где будешь жить, – заканчивает за нее папа.
Обычно они так договаривают друг за другом, когда мирятся. Неужели они смогли успокоиться только потому, что я упала из окна? Глаза щиплет. Стискиваю одеяло с внутренней стороны. Меня ставят перед фактом. Им все равно, что я думаю об этом.
– Уходите, – говорю севшим голосом и отворачиваюсь.
– Алечка. – Мама кладет руку мне на плечо. Скидываю ее, дернув им.
– Не хочу вас видеть, – выдаю сквозь стиснутые зубы. Пусть они уйдут, и я смогу поплакать в одиночестве.
– Инна, – одергивает ее папа, – пойдем. Ей нужно обдумать услышанное.
– Ладно… Ладно. – Стул отодвигается, мама встает. – Если тебе что-то понадобится, ты всегда можешь позвонить мне… и папе тоже.
Не отвечаю, глядя в окно. Пересчитываю снежинки, закручиваемые вихрем, теряю счет и начинаю заново. Когда дверь в палату закрывается, слезы текут по щекам, капают с них на одеяло и расползаются серыми кляксами по застиранному белому хлопку.
Лежу дома уже неделю. У родителей полно своих забот. Ко мне приходит реабилитолог. Он всегда улыбается и зачем-то приносит фрукты и шоколад. Последний я не ем, потому что при взгляде на него всегда вспоминаю про аллергию Жоры. Дурацкое свидание, дурацкая аллергия, дурацкое падение из окна…
Сжимаю очищенный мандарин, пальцы слипаются из-за сока. Скоро Новый год, а мне совершенно не хочется праздновать. На календаре поменяются цифры, мне останется полгода до окончания школы, мое будущее туманно, и счастья в нем не предвидится.
Роза навещает меня время от времени. В последний раз предупреждала, что не сможет встретить праздник со мной, потому что приедут дальние родственники, с которыми она и ее семья давно не виделись. У нее, в отличие от меня, нормальная семья и в личной жизни все в порядке. Каждому нужно свободное пространство для себя, своих мыслей и целей. У меня оно появилось, но беспокоит другое. Как избавиться от пустоты? Чем ее заполнить?
Отвлечься помогают процедуры по расписанию, завтрако-обедо-ужины, сонливость от обезболивающего, и так по кругу. В свободное время подбираюсь на костылях к окну и смотрю на людей снаружи. Входы в магазины уже украсили гирляндами, на улице продают елки, витает праздничный дух. Как-то приходила мама и развесила в моей комнате шуршащие разно-цветные украшения.
Мне впервые предстоит встречать
В горле першит. Ковыляю из комнаты в кухню, чтобы взять из холодильника что-нибудь сладкое. Вытаскиваю из боковой дверцы бутылку с ярко-оранжевой газировкой. Поворачиваю крышку. Она слетает, липкий напиток оказывается у меня на лице, стекает по шее и волосам, впитывается в одежду. Я стою в кресле в луже фанты, и плачу, потому что у меня больше нет семьи.
Глава 22. Жора
Если Вася в самом деле работает клиническим психологом в больнице, куда мать отвозили с перерезанными запястьями, нужно это проверить. Не хочу тратить время на бесполезный первый урок, поэтому подхожу к классухе. Заметив меня, она меняется в лице, отводит взгляд и делает вид, что разбирает завал на столе.
– Наталья Львовна, я хочу отпроситься с первого урока, – говорю дружелюбно, улыбаюсь.
– Еще чего, – бормочет она.
– Вы уже исправили мне оценки? – Подхожу ближе, снижаю голос.
Нас разделяет два-три шага. В любой момент я могу коснуться ее руки так, как делают любовники, и слухи полетят по всей школе. Я-то всех заболтаю, а вот училке придется несладко.
– Чего ты хочешь? – Она опасливо поглядывает на меня, чуть отступает в сторону, царапая линолеум каблуком. Неприятный звук.
– Мне просто нужно отлучиться, а вы не ставьте мне пропуск в журнале.
– Если с тобой что-то случится, мне придется за тебя отвечать. – Голос классухи дрожит.
Делаю еще шаг. Она сжимает ручку, пластик трещит.
– Вы все правильно понимаете, Наталья Львовна. – Опираюсь рукой на стол, склоняюсь еще ближе. Чтобы человеку стало неуютно, нужно влезть в его зону комфорта. – Сделайте как я прошу.
Она смотрит на меня с презрением и кивает, возвращаясь к уборке стола.
– Хорошо, Осанкин. Иди.
Выхожу из класса, забираю одежду из гардероба. У меня есть примерно час, на второй урок можно и опоздать. За опоздание не убивают. Одеваюсь, перебегаю дорогу под мигающий желтый и запрыгиваю в автобус. Доезжаю до больницы, здороваюсь с медсестрой и прошу ее показать, в какой стороне кабинет клинического психолога.
– Пройди немного по коридору, потом сверни направо, и увидишь таблички. Дальше по ним найдешь, – говорит медсестра, улыбаясь. Благодарю ее и собираюсь уйти, как она окликает меня: – Жора, как твоя мама?
– С ней все отлично. Даже лучше, чем раньше, – отвечаю с широкой улыбкой и отхожу. – Спасибо, что спросили!
Когда поворачиваюсь, улыбка исчезает. Вежливого лжеца заподозрить сложнее. Нахожу кабинет, стучу в дверь и захожу, не дожидаясь ответа.
Вася сидит за столом в белом халате и выглядит совсем по-другому. Похож на врача, а не на гоповатого соседа. Пациентов у него нет, на столе лежат фантики от жевательных конфет.