Звезды в озере
Шрифт:
Глава VI
Ребятишки с самого утра бегали от хаты к хате.
— Собрание! Все на собрание!
— Не знаете, что там опять?
— Наверно, о конституции, — серьезно отвечал Семка. Крестьяне кивали головами.
Медленно сходились они в усадьбу, где теперь происходили все собрания. Паручиха уселась в первом ряду.
— О чем говорить-то будут?
— О конституции, — сказал кто-то.
— Видишь, правильно Семка говорил, о
Вошел Овсеенко и с ним кто-то незнакомый. Все подняли головы, с любопытством рассматривая приезжего.
— Молоденький.
— Агитатор. Из Луцка приехал.
— Ишь ты, из самого Луцка!
— Ничего не скажешь, не забывают об Ольшинах, — заметила Паручиха и оглянулась, словно ожидая, что ей будут возражать.
Молодой человек сел за стол рядом с Овсеенко. Он оглядывал собравшихся, непрестанно поправляя прядку волос на лбу. Овсеенко порылся в лежащих перед ним бумагах, потом встал, щелчком сбил на затылок кепку и окинул взглядом переполненный зал.
— Товарищи, как вам известно, мы готовимся к выборам в Национальное собрание.
— Пока еще вроде не было известно, — заметил кто-то из рядов.
— Вот я вам об этом и сообщаю. Предоставляю слово товарищу Степанко, который специально приехал, чтобы прочесть доклад о выборах.
Степанко встал из-за стола, и все стали поудобнее усаживаться на своих местах, откашливаться, сморкаться, чтобы потом внимательнее выслушать доклад, который, судя по выражению лица Овсеенко, обещал быть длинным.
— Товарищи, — высоким голосом начал агитатор. — Мы стоим накануне выборов. Вы впервые в жизни примете участие в выборах…
Семен предостерегающе кашлянул, но тот не обратил на него внимания.
— Впервые в жизни к избирательным урнам пойдут женщины… А то вас тут в школы не принимали, не по своей воле, как рабынь, отдавали замуж…
Бабы беспокойно зашевелились.
— Это не здесь, — остановил его Овсеенко. Агитатор махнул рукой.
— Все равно. А ты не перебивай…
Совюк поднялся со скамьи.
— Как же это — все равно?.. Что было, то было, но надо же…
Степанко покраснел.
— А вы меня, товарищ, не учите. Знаю я капиталистические штучки! Всюду было одно и то же! Нужно быть сознательным человеком, понимать, до чего доходят капиталистическая эксплуатация и предрассудки, при помощи которых буржуазия старалась держать в темноте трудовой народ.
— Что и говорить! — охотно согласилась Паручиха.
— Вот именно, — обрадовался оратор. — Так что я говорил относительно выборов? Впервые в жизни пойдут голосовать женщины…
— Мы уже голосовали, — громко заявила Олексиха.
— Да, только в тридцать
В комнате зашумели:
— Параску дубинками избили!
— Сикора сам загонял к урнам!
— Штрафы накладывали!
— Из хаты в хату полицейские бегали, сгоняли народ на выборы!
Овсеенко схватил звонок и изо всех сил затряс им, но слабое дребезжание тонуло в общем шуме.
— Товарищи, спокойствие!
— А что он нам тут рассказывает, когда это неправда!
Потный и красный Овсеенко звонил изо всех сил. Семен вскочил на стул, и его мощный бас заглушил все голоса:
— Люди добрые, товарищи! Что было, то было, чего теперь об этом говорить, каждый и так знает! Товарищ молодой, никогда здесь не бывал, так откуда и знать ему? Да в этом ли дело? Главное, что мы впервые за своих людей голосовать будем, за свою власть, за советскую власть! Чего же тут долго говорить? Каждый пойдет и каждый проголосует — каждый, кто за советскую власть!
— Товарищ, я вам не давал слова, — строго заметил ему Овсеенко.
— Пусть говорит! Правильно говорит! — зашумели в толпе, и Овсеенко сел на место.
— Так о чем долго и разговаривать? Выберем людей в Национальное собрание, которое должно решить, что с нами будет и что с землей, и с фабриками, и со всем! Кто за мужика, за простого человека, за справедливость, тот, известно, пойдет голосовать за советскую власть! А кому больше нравится поповское, полицейское, панское господство — пусть его! Мы с ним все равно рассчитаемся по-своему!
— Правильно говорит!
— Правильно!
Овсеенко зазвонил. В комнате постепенно утихло. Он нагнулся к Степанко, и они с минуту посовещались вполголоса. Наконец, Степанко махнул рукой:
— Товарищи, примем резолюцию.
Овсеенко прочел. Все руки охотно поднялись вверх. Собрание тут же закончилось. Народ стал расходиться по домам. Позади всех шли Овсеенко с агитатором из Луцка, о чем-то ожесточенно споря между собой. Бабам стало жаль приезжего.
— Молоденький… Конечно, у него еще в голове зелено, а вы сейчас все на него и накинулись!
— Чепуху городит, так как же…
— А вам это мешает?.. Пусть себе говорит. Каждый сам свое знает…
— Все-таки. Приехал, а сам…
— Хоть бы людей порасспросил, раз самому неизвестно.
— Это-то верно.
Хмелянчук, забежав сбоку, воспользовался случаем:
— Вот ведь, гляди да гляди!
Бабы неприязненно оглянулись на него:
— И то. Обязательно глядеть надо, как бы какой-нибудь Иуда-предатель не подвернулся…
Он понял намек и поспешно отступил: