Звезды в твоих глазах
Шрифт:
Леннон пожимает плечами:
– Ваша частная собственность? Когда я проверял в последний раз, вы арендовали эту недвижимость точно так же, как все остальные.
– Что-то ты стал слишком умный, сучонок.
– Лучше уж быть умным сучонком, чем тупым.
Эх, чего-чего, а вот этого не надо было говорить.
Выражение злобы на лице отца сменяется яростью.
– Пошел вон отсюда!
– Да иду я, иду, – мрачно улыбается ему Леннон.
– И правильно делаешь, черт бы тебя побрал, – бурчит
В коридоре за столом в приемной грохочут шаги, появляется, запыхавшись, мама и вертит во все стороны головой, чтобы охватить картину происходящего.
– В чем дело? – громко шепчет она. – У меня на столе пациент!
– Миссис Эверхарт, – вежливо кивает ей Леннон, – ваш супруг только что вышвырнул меня за дверь.
– Дэн! – сурово произносит она.
Отец не обращает на нее никакого внимания.
– И больше сюда не таскайся, – говорит он Леннону.
– До свидания, Зори, – говорит мне тот, толкая перед собой входную дверь.
– А если еще раз заговоришь с моей дочерью, я вызову полицию, – кричит ему вдогонку отец.
О господи.
Леннон в дверном проеме поворачивается, несколько долгих секунд пристально смотрит на отца и качает головой:
– Встреча с вами, мистер Эверхарт, для меня всегда истинное удовольствие. Вы образец обходительности и благородства. Прямо сокровище.
Теперь отец смертельно бледнеет, и на секунду меня охватывает страх, что он ударит Леннона. Но что еще хуже, я боюсь, как бы Леннон не рассказал об альбоме с фотографиями с Багамских островов.
Но парень смотрит на маму, переводит взгляд на меня и, не сказав ни слова, уходит. Дверь за ним закрывается, я смотрю как его темный силуэт движется по тротуару и исчезает.
– Дэн, – повторяет мама, теперь с тихой отрешенностью.
Признавая свое поражение.
Приемную заполняет тишина. Отец укрощает гнев, и вся его буйная энергия без малейшего труда растворяется в косых лучах солнечного света, льющегося в окна. Он поворачивается ко мне и говорит:
– Зачем он приходил? Я думал, вы с ним больше не общаетесь.
Я помахиваю конвертами, которые принес Леннон:
– Так оно и есть. Он сказал правду.
Он хотя бы понимает, как меня унижает случившееся? С какими бы проблемами в отношениях мы с Ленноном ни столкнулись, они больше никого не касаются, и от отцовских скандалов меня попросту тошнит. Тошнит от всего: от его злости на Макензи, от того, как он поступил с мамой. Если бы он только знал, что я прячу в столе в своей комнате…
Может, показать ему втихую альбом со снимками и посмотреть, что он на это скажет?
Открестится от всего? Или все же признается?
Не думаю, что у меня хватит духу это выяснять.
Отец смотрит на меня, вроде бы безразлично, хотя я точно могу сказать, что в голове у него крутятся шестеренки. Может, он каким-то образом догадывается, о чем я думаю? Я расслабляюсь, чтобы, подобно ему, тоже
– Зори, я хочу тебя попросить: если этот юноша еще раз к тебе пристанет, скажи, пожалуйста, мне. И незамедлительно.
Он конечно же может ждать от меня чего угодно, но не думаю, что в ближайшем обозримом будущем я смогу ему что-нибудь доверить.
Может, даже не смогу никогда.
Больше мы с отцом не сказали друг другу ничего. Он извинился перед мамой, что устроил на работе сцену, затем забежал на секунду в свой кабинет и опять выскочил за дверь. Словно ничего такого не произошло. Потом, так и не вернувшись через пару часов, позвонил и сказал садиться обедать без него. Сослался на то, что играет в ракетбол с пациентом. Только вот я совсем не уверена, что в настоящий момент он занят именно этим.
Возможно, я вообще больше не буду ему верить, что бы он ни говорил.
Мама закрыла клинику на обед, мы отправились в ее любимый вегетарианский ресторан, поклевали немного мексиканских пирожков тако с овощами прямо с фермы и мимо торговых заведений на Мишн-стрит пошли обратно домой.
Если не считать еды и кофе, в этой пешеходной зоне, обсаженной сикоморами, больше нет ничего, в чем действительно нуждается человек, зато есть все, чего ему хочется. Среди горстки национальных сетевых магазинов втиснуты специализированные торговые точки по продаже шведских зубных щеток, саке домашнего приготовления, экзотических кукол ручной работы и игрушек из деревянного вторсырья. А вдоль тротуаров перед этими лавчонками на скамейках сидят мамаши вперемежку с татуированными уличными панками, слушая студенческий джаз-банд, который играет перед кафешкой «Джиттербаг», и бросают денежку.
– В ресторане ты произнесла всего пару слов, – говорит мама, сжимая в руке белый пластиковый пакет с недоеденными блюдами из ресторана. – Я понимаю, сегодня там было шумно и многолюдно, однако обычно ты выдаешь как минимум одну шутку по поводу вегетарианцев.
Это не составляет никакого труда. Пирожки тако должны быть с мясом. Сие заведение прет против природы. Половина тех, кто в нем питается, испытывает в организме острый недостаток железа.
– Просто у меня из головы не выходит турпоход, – вру я.
– Турпоход… а может, все же отец, выставивший себя перед Ленноном идиотом?
– Пожалуй, и то и другое, – соглашаюсь я и украдкой бросаю на нее взгляд, – у Бриллиантового Дэна слегка поехала крыша.
– Время от времени Бриллиантовый Дэн слишком уж поддается эмоциям, – глубоко вздыхает она, одергивая диагональный шов на своей рабочей блузке, – мне никогда не нравилось его отношение к Леннону. Если бы Макензи вели себя так с тобой…
– Но они ведь не ведут.
Мама согласно кивает: