Звёзды за той темнотой
Шрифт:
Лобов берет у одного из одноклассников деревянную швабру и протягивает ее Карчину. Тот поворачивается к Андрею.
– Сейчас ты окунешься головой в унитаз. Понял?
Андрей стоит на ватных ногах. Он ощущает небывалую слабость во всем теле.
– Я не буду…
– Если не сделаешь, я тебя прям здесь обоссу. Считаю до трех. Понял? – Карчин смотрит на него своими черными глазками из-под челки, и Андрей понимает, что тот совсем не шутит.
Последняя попытка.
– Иван, пожалуйста, я был не прав, признаю. Я прошу… пожалуйста…
– Раз. – Карчин все так же смотрит на него.
Андрей растерянно
– Ребят, ну вы чего? – Слезы предательски текут из глаз, он даже не пытается их скрыть. – Ну пожалуйста, не надо!
Он переходит на отчаянный крик, но застывшие ухмылки на лицах никуда не исчезают. Им интересно, сможет ли Карчин сделать это. И каждый из них рад, что это не он сейчас на месте Клюшина.
– Два. – Карчин перехватывает швабру поудобней. Что он хочет ей делать? Бить?
– Я не буду… – Андрей закрывает лицо руками и громко, навзрыд плачет.
Сильные руки хватают его за волосы и толкают в кабинку. Он упирается руками в стенки, но после еще одного удара в область почек падает на колени. Перед ним вонючий нужник. Он не хочет дышать этой вонью. Он почти уверен, что Карчин ограничится этим. Он не заслужил даже этого.
– Головой, пидор! Головой окунись!
Его толкают ногой в спину, и он вынужден упереться руками в холодный и скользкий напольный унитаз с рифлеными боковинами для подошв. Сквозь застилающие взор слезы он видит ржавый след от постоянно стекающей воды на белой керамической поверхности. Он хочет кричать и не может, он задыхается, но не в силах сделать вдох.
Тем временем что-то твердое упирается ему в шею и придавливает его лицо к унитазу. Это Карчин двумя руками держит швабру и давит ей Андрею на затылок.
– На-ка, подержи, чтоб не дергался!
Он отступает в сторону, пропуская Лобова в кабинку. Тот хватает швабру и еще сильнее придавливает Андрея.
– Держи! Только смотри, чтоб не вырвался! – И обращаясь к Андрею: – Я же говорил, что обоссу!
Андрей делает последнюю попытку приподняться, поворачивает голову к Карчину и снова падает от тяжести нависшего над ним Лобова. Швабра поцарапала его щеку, но эта боль – ничто. Он с ужасом смотрит, как Карчин расстегивает ширинку. Он просто хочет его попугать, он не сделает этого. То, что он уже сделал, и так превосходит все ожидания любопытных одноклассников. Это все неправда. Это все не с ним.
Теплая струя мочи ударяется о поверхность унитаза и тут же попадает на его лицо. Он все-таки сделал это. И Лобов хохочет в голос. Он знал. Он даже написал это на листке. Ты труп. Ты умер. И снова это четкое, осознанное желание умереть. Раствориться. Исчезнуть.
Его уже никто не держит. Он сидит на мокром полу, закрыв лицо руками. От понимания всего ужаса положения все тело сотрясает сильная дрожь.
Кто-то другой мочится на его голову – кто-то третий после Карчина и Лобова. Немые рыдания застряли где-то в груди. Он не хочет слышать эти сдавленные смешки и шутливые комментарии. Он унижен, раздавлен и мертв. Он хочет, чтобы ему все стало безразлично. Он слышит эти ненавистные голоса и мысленно проклинает каждого. Была бы его воля, он бы убил их всех. А Лобова и Карчина убивал бы медленно. Очень медленно.
– Хорош, Петросян. Наш человек.
Лобов хвалит того третьего. Андрей знает, кого в классе называют Петросяном.
– Давай, кто следующий? – Лобов словно приглашает одноклассников на бесплатный аттракцион. – Пухин, бегом сюда.
– Я не хочу.
Пухин, долговязый и конопатый увалень, который до потери сознания боится Лобова, отказывается ему подчиниться.
– Не понял? В смысле – не хочешь?
– Я ссать не хочу. – Пухин начинает заикаться.
– Ну, плюнь тогда. Прямо в рожу плюй.
Пухин, подгоняемый собственным страхом, неуклюже подбегает к Андрею и плюет ему в лицо.
– Так… – Лобов отталкивает Пухина обратно. – Следующий. Кто там?
Он заставил каждого плюнуть. В конце концов это должно было прекратиться. Все и всегда когда-нибудь прекращается. И жизнь человеческая, к счастью, тоже.
Андрей как в тумане долго умывается в раковине. Как в тумане идет домой, открывает шкаф на кухне и достает уксусную эссенцию. Зубами срывает пластиковый наконечник. Наливает в кружку – выходит больше половины. Задерживает дыхание и старается выпить все залпом.
Он очнется в больнице. Первое, что он увидит, – заплаканное лицо мамы. Она смотрит на него, по ее щекам текут слезы. Он хочет попросить у нее прощения, но не может. Он еще долго не сможет разговаривать. Он очень жалеет, что выбрал уксус. Надо было залезть через чердак на крышу и броситься вниз. Там бы шансов вообще не было. Ему жалко маму. Она так любит его. Он подвел ее. Вот если бы он и не родился вовсе… Вот это было бы здорово. А сейчас поздно, мама все равно его любит, и она будет очень сильно страдать, если он довершит задуманное. Какой же он эгоист! Просто бестолочь. Опущенная, обоссанная бестолочь.
Потом были долгие бессмысленные беседы с разными психотерапевтами. Ни одному из них он не признался, что произошло. Он просто хотел выпить воды и перепутал бутылки. Не верите? Ну и катитесь к черту. Потом разговоры с мамой. Несколько учителей приходили к ним домой после выписки и настойчиво спрашивали, не обижали ли его в классе. Еще этот тупой участковый с усиками. Он никому ничего не рассказал. Однажды, когда-нибудь он им всем отомстит. Они узнают, кого породили. И да, он будет жить хотя бы ради этого.
***
Время до конца учебного года тянулось так медленно, что Андрею иногда казалось, оно просто остановилось. Его больше не трогали. Не били, не докапывались и не оскорбляли. Только однажды в порыве общего веселья Лобов в присутствии нескольких одноклассников спросил:
– Слышь, Клюшин! У разных людей моча на вкус тоже разная?
И загоготал. Больной ублюдок. Ничего, час расправы близок…
Подходил к концу выпускной. Андрей так и не смог воплотить желаемое: расстрелять, взорвать, сжечь Лобова и Карчина и иже с ними. Не было ни средств, ни какой-либо возможности. Тот складной нож, что он принес во внутреннем кармане пиджака, только рассмешил бы их.