Звуки Азии
Шрифт:
«О солнце, дай и мне взаймы!
За подписью лесной букашки
со счёта своего сними.
Кредитом вспыхнувшей сирени
порадуй собственника дня
и должником от песнопений
прилюдно объяви меня!»
Так я просил и ясно слышал
в органных трубах летних чащ
тот звук, которым птицы дышат,
которым каждый камень – зрящ.
И приходился доллар долу
печатной краскою в мешках
и числился у балабола –
ночного
Небылицы, сочинённые ветрами
Золотые трубы – сосны –
для влюблённых глаз – отрада.
Гонит ветер мимо солнца
облаков живое стадо.
Чтит Монголия обычай:
утром воду из колодца
для нужды утробы бычьей
зачерпнуть холодным солнцем.
И три ветра, три поэта
сочиняют небылицы –
зёрна праздничного света
в синеву бросают птицам.
Старинные слова
«Шухры-мухры» режет ухо,
«прихехе» родит рога.
Забродила бормотуха
в пышном теле пирога.
Стала вечером, росою,
челобитною царю,
жалом, выданным осою
для леченья снегирю.
Пьют, закусывая салом,
эти старые слова,
чтобы в небе тёмно-алом
закружилась голова.
Чтобы в святочной мороке
на колючем сквозняке
раскраснелись чьи-то щёки…
«Шухры-мухры», «прихехе».
Вальс ассоциаций
Этот вальс ассоциаций,
раз услышав, не забудешь.
Помяни меня акаций
пышным цветом,
если любишь!
Помяни улыбкой чалой –
той, на бабочку похожей,
что осенние причалы
дарит людям в день погожий.
Этот вальс очарованья
над лимоном и горчицей
как порука круговая –
в сердце спящее стучится.
Оживи его заданьем,
приносящим свет, удачу,
что в картине мирозданья
ничего порой не значит.
Царица Савская
Султан Озёрович, камыш,
кому ты машешь шапкой царской?
Зачем на цыпочках стоишь
перед луной – царицей Савской?
Всю ночь летают в тишине
признания в любви и вздохи,
и возбуждён центральный нерв
озёрной страстью волоокой.
Царица Савская – луна –
молчит, не зная, что ответить.
Во
её сияющая четверть.
Катуни
Ужели ты лазурная верёвка,
в ушко Алтайских гор продёрнутая ловко?
Рабочим сердцем гонишь кровь свою
на радость декабрю и январю.
В твоём крупноголовом рыбьем теле
желудочные камни запотели,
и гонкою за призраком любви
полны пороги бурные твои.
Зато Садко на дне твоём играет
на гуслях красоту – и сердце мает,
и, пузыри пуская из ноздрей,
щекочет брюхо сонных карасей.
Катунь, дари из своего именья
мне лишь одно –
живое вдохновенье!
Тебя в стихах я звонких воспою
на радость январю и февралю.
Пальцами циньских богов
Дождь ли отеческий в мае
сыплет горохом в окно?
Небо усмешку Китая
прячет в своё кимоно.
Эти таёжные страхи,
словно в жару ребятня,
скинув порты и рубахи,
прыгают в речку – в меня!
Я же теку на излуку
в сердце любимой Руси.
Изобразят мою руку
щуки, язи, караси.
Весь, от истока до устья
полон любви берегов,
трогаю русские прутья
пальцами циньских богов!
Лунные тени
(соната)
Проснулись тени у берёзы,
надели лёгкие ходули
и ну рассказывать морозу
в какие тайны заглянули.
О золотистой снежной плоти,
о снах и санках, о телеге,
о лошадях в живой работе,
что рады утреннему бегу.
Терять себя в сугробах пышных
не каждый человек решится.
И зимняя Европа дышит
и думает сердечной мышцей.
И рада слушать небылицы
о том, как сумрак у дороги
оглоблей синей шевелится,
как запрягают горы Боги.
Луна латунною подковой
на звёзды ранние смотрела
и с ними мчать была готова
своё морщинистое тело.
И Чуйским трактом занесённым,
умело щёлкая вожжою,
нестись по облачному склону –
знать, к неземному водопою.