Звуки цвета. Жизни Василия Кандинского
Шрифт:
– Так уж и вдребезги? – спросил, сдерживая улыбку, дедушка.
– Там еще продолжение будет, – сказала поэтесса, готовая обидеться, но пока не решившая, на что именно.
– Конечно, обязательно нужно продолжение.
– Там еще про мое страдание от безвременной утраты…
– Куклу можно собрать и склеить свиным клеем из… из дребезгов, – произнес Аристарх. Все засмеялись. Верочка переводила взгляд
Вася начал читать вчерашнее пессимистическое и заметил, что отец хмурится. Но за последней строчкой «И камнем на плечи усталость легла…» вдруг последовало:
Но в скучной, холодной, пустой тишинеВдруг робкая память проснется во мне…Голос его зазвенел:
Как смутный, далекий и призрачный сон:Вгрызается в камни глубокий каньон,Где небо алеет и скалы в огне.Нам гордый индеец подводит коней,И яростью скрытой стучат по камнямЛитые копыта его скакуна,Каленые стрелы и лук за спиной,Над пропастью смело летит вороной,Орлиные перья качаются в такт,Купается в ветре мой рыжий мустанг,Мы скачем без страха в долину с горы,– Где племя навахо разводит костры! – закончил он звонко и победно.
– Н-да… Неожиданно… – произнес отец.
Аня зааплодировала первой, остальные подхватили. Тетушка прижимала к сердцу ладонь и покачивала головой, не находя слов. Аристарх встал напротив с таким торжественным видом, будто аплодировали ему. Верочка смотрела обиженно.
Днем молодежь собиралась в большой садовой беседке, затевали игры с шарадами, с веселыми розыгрышами, с беготней по садовым дорожкам и прятками в кустах, и Виктор, хотя был самым старшим, с удовольствием вливался в компанию.
Верочка недолюбливала сына садовника не то чтобы за бедность, да и не был Сашко так уж беден по городским меркам, а просто за то, что он был сыном садовника. Ей не нравилась его необразованность, сильный украинский акцент, серая рубаха суровой ткани, босые ноги.
Зато Виктор всегда был приветлив и добр к мальчику.
Сашко приносил в подоле рубахи самые спелые вишни, высыпал на стол в беседке, рассказывал последние новости и убегал по своим делам.
Все с удовольствием угощались, и только Верочка брезгливо морщилась. Вася чувствовал, что это раздражает Виктора, хотя тот этого не выказывал.
Вася старался быть поближе к кузену, говорившему с ним на равных, как со взрослым.
Василий Сильвестрович, пребывая в великолепном расположении духа и видя взаимопонимание между сыном и старшим племянником, которого он уважал за самостоятельность, за проницательный ум, за умение мыслить свежо и оригинально, нисколько не препятствовал их дружбе, позволяя Васе допоздна быть со старшими в гостиной, когда матери уже уводили барышень отдыхать.
Он откровенно гордился своим юным музыкантом и поэтом, в таком возрасте удивлявшим присутствующих прекрасной игрой на рояле и виолончели и еще более – стихами. Однако, отвечая на вопросы о том, каким он видит будущее ребенка, отчего-то исключал занятия поэзией
Кем же хотел стать подрастающий сын?
Он много размышлял о своем будущем и был полон сомнений. Не потому, что путь, выбранный для него отцом, был ему не по душе. Вовсе нет. Наоборот, ему нравилась юриспруденция, его интересовала политика. Военное дело привлекало в меньшей степени. Он считал, что люди в военной форме не имеют той свободы в выборе занятий и увлечений, что есть у прочих образованных людей.
Иногда ему хотелось стать врачом, как кузен. А иногда он начинал мечтать о поприще математика или инженера.
Искусство привлекало его, безусловно. Музыка – светлый праздник души. Он не только слышал, но и видел ее повсюду: в пене морских волн, в свежих гроздьях акаций, в трепете пламени церковных свечей, в резких взмахах крыльев птиц, в прозрачных каплях дождя…
Но стать музыкантом? Ему казалось, что, сделав музыку своей профессией, он превратит ее в обыденность и утратит связанное с ней чувство праздника. Нет, лучше он будет наслаждаться музыкой, не будучи ей ничем обязанным.
Придя домой с прогулки, он садился рисовать музыку, увиденную только что. Плавное легато облаков и резкое стаккато начинающегося ливня, звонкий мажорный лад солнечного дня и тихую печаль уплывающего в облака лунного диска.
В раннем детстве он любил показывать свои рисунки кузине Ане.
– Что это? – спрашивала она.
– Разве ты не видишь? Это музыка про ветер.
– Теперь вижу. Очень хорошо!
Она бережно складывала подаренные рисунки в тисненую кожаную папку.
Одну из акварелей, ту, на которой гривастый конь скакал через разноцветные камни, она особенно долго рассматривала, а потом попросила:
– Подари это мне, Васенька!
– Дарю! – великодушно сказал художник. – Я тебе и рисовал! Это индейский конь мустанг. Ты слышишь? Ты видишь, как копыта стучат?
Кузина сосредоточенно всматривалась в картинку.
– Разве можно услышать то, что нарисовано? – спрашивала она, а мальчик отвечал:
– Нет, услышать нельзя, увидеть можно.
– Можно увидеть копыта, а не стук!
– Как! Ты разве стук не видишь?! – удивлялся маленький художник.
Желтый цветок
1879
Васе исполнилось тринадцать лет, когда он услышал о подъеме национально-освободительного движения на Балканах и обострении международных противоречий. Он был уже достаточно взрослым для того, чтобы самому читать газеты и внимательно слушать рассуждения взрослых.
Война с Турцией началась 12 апреля 1877. Целью военных действий Россия провозгласила свободу православных славян – сербов, болгар, черногорцев от турецкого владычества.
Годом раньше кузен Василия Виктор Кандинский стал судовым врачом на минном транспорте «Великий Князь Константин». Он был смелым человеком, мечтавшим о военной службе с ранней юности. Но когда во время боя на Батумском рейде раздались один за другим несколько взрывов у самого борта транспорта, когда на глазах врача взорвалась бортовая миноноска, а ее экипаж, выброшенный за борт, попал в плен – турки просто вылавливали раненых и контуженных матросов баграми с крючьями, – его настиг меланхолический раптус. Так называется в психиатрии приступ острого, безысходного отчаяния и мучительной невыносимой тоски. Он бросился в воду, чтобы покончить с собой. Матросы спасли его, подняли на борт. Скоро он был списан с корабля и отправлен в отделение для душевнобольных военно-сухопутного госпиталя.