Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история
Шрифт:
[7] Ванадий назван в честь древнегерманской богини Фрейи, сводной сестры Тора от приемного сына Одина (там все запутано не хуже, чем у древнегреческих богов, с их похождениями Зевса). Нет, не пытайтесь понять, как из Фрейи получилось «ванадий» (хотя академик Фоменко, возможно, что-нибудь и придумал бы), просто у Фрейи было прозвище Ванадис, «дочка ванов».
Глава 33
Не, ну «удивить», конечно, это громко сказано. Даже с учетом того, что готовить я умею и люблю. Но нужно учесть, что из кухонных приборов у меня только нож и найденная чуть ли не на помойке алюминиевая вилка. Да и
Идеалом был бы какой-нибудь простенький салатик, из тех, где и готовить не надо, достаточно порезать ингредиенты помельче и смешать. Но большинство известных мне салатов — на майонезе, а я не уверен, что здесь продается майонез[2]. И в магазинах я его не встречал (правда, и не искал). А другие заправки для салатов я не вспомню. Остаются бутербродики. Простенькие какие-нибудь. Но с изюминкой.
Изюминкой в бутербродах обычно выступает намазка. Чуть поджариваешь кусочек хлеба или батона, намазал что-нибудь, сверху шлепнул кусочек мяса-рыбы-овоща — и вот у тебя уже не банальный «хлеб с колбасой», а тартинка[3], канапе[4], смёрребрёд[5], в общем — на что у тебя хватит фантазии обозвать получившееся. Нет, перед девчонками я выпендриваться не буду, я, если кто забыл, простой парнишка из глухого аула, затерявшегося в джунглях. Мне такие страшные названия не по чину. Просто «бутербродики, мама такие готовила, а где она рецепт взяла, понятия не имею».
Осталось придумать, какие именно. Для этого я и иду в магазин.
Кто-то может спросить: зачем я вообще собираюсь угощать чем-то девчонок из общаги, из которой я съеду буквально завтра и, возможно, не увижу их больше никогда? Отвечаю: потому что земля круглая. И, если она провернется так, что я опять встречусь с Марой, Карой и Лалиной — то пусть это будет радостная встреча с «тем парнем, который нас тогда угостил вкусняшкой», а не «а, это тот чувак, что свалил, не попрощавшись…». Я вообще стараюсь расставаться с людьми по-хорошему, поэтому даже мои бывшие — все три — на меня не в обиде и мы общаемся, переписываемся, перезваниваемся и иногда даже встречаемся за кружкой чая.
Подобный жизненный принцип возник у меня под впечатлением от когда-то давно прочитанной книге, в желтой суперобложке[6]. Книги, даже если и кажутся всего лишь развлечением, очень часто закладывают в голову правильные мысли и идею. Если это, конечно, правильные книги. Иначе это будут… ну, просто мысли. Но они будут обязательно. Даже если вы этого не замечаете. Как говорится в одной шутке: «Те, кто говорит, что мультфильмы не влияют на людей, едят бутерброды колбасой вниз, потому что кот в мультфильме сказал, что так вкуснее».
Книга называлась «Глаза чужого мира», писателя Джека Вэнса и рассказывала о воре по имени Кугель. Которого злобный волшебник забросил с ответственным поручением туда, куда Макар телят не гонял. Кугель выбирался оттуда, воруя, обманывая, предавая и пакостничая так, как будто завтра никогда не наступит. Резонно, в принципе, полагая, что больше не окажется здесь никогда. Как вы уже догадались, книга закончилась тем, что Кугель опять оказался в тех же краях и должен был возвращаться по своим следам, вновь встречаясь с теми, кто запомнил его не с самой лучшей стороны.
Поэтому с людьми лучше расставаться по-хорошему.
Может, конечно, возникнуть вопрос: а зачем мне вообще съезжать из общежития, где с комендантом хорошие отношения, меня уже более-менее знают, с девчонками подружился и все такое?
Нет, моя задача — не выделяться.
Большая часть известных мне намазок опять-таки включает в себя тот же самый майонез — в самом простом варианте это «бутерброд по-студенчески», то бишь хлеб с майонезом — но есть и много других вариантов. Их я и перебираю, рассматривая товар на витринах продуктового магазина.
Здешние витрины имеют некоторое отличие от современных. Во-первых, этикетки на банках и коробках менее яркие и блестящие, более тусклые краски. Во-вторых, здесь приличная площадь витрины занята одинаковыми банками, в нашем мире на таком участке лежало, стояло, располагалось бы с десяток, а то и больше наименований, сливаясь в одинаковую цветастую кашу. В целом, в нашем мире — ярче и разнообразнее, в этом — строже и серьезнее.
Мне нравится.
Продавщица в белом халате и с кружевной наколкой — не татуировкой, как кто-то мог бы подумать, а головным убором вроде кокошника, котрый носят горничные и официантки, а здесь еще и продавщицы с буфетчицами — взвесила стоявшей передо мной тетушке несколько жирных селедок, ловко извлекая их из деревянной бочки длинной двузубой вилкой, завернула в лист серой бумаги и повернулась ко мне:
— Что? — «дружелюбно» поинтересовалась она.
— Картошка…
— Сколько? — перебила она меня.
— Три…
— Килограмма?
— Картошины.
Продавщица хмуро уставилась на меня:
— Я что, должна тебе три картошины взвесить?
Честно говоря, меня задело. Очереди за мной не было, поэтому я решил огрызнуться.
— Ну да, это же не селедка. Бумажка не на много потянет.
Тетка, вернее, достаточно молодая женщина, еще и тридцати не было, чуть побледнела:
— Какая еще бумажка? Что ты городишь?
— Которую ты вместе с селедкой взвесила. Сколько там она потянула? Кило двести? По тринадцать рублей за кило. А кулек, в который ты ее сложила — сколько? Грамм 50? Итого: женщина заплатила 15 рублей 60 копеек за селедку, да еще 65 копеек за бумажку по цене селедки. Десять человек купили селедку — вот тебе и 6 рублей в кармане. Пять старушек — рупь, а двадцать — это уже деньги, верно[7]?
Продавщица закрутила головой, наклонилась ко мне, явно собираясь шикнуть, но не успела:
— Малдана, ты опять за свое?
Сзади к ней подошла еще одна женщина, по виду еще даже моложе продавщицы, а по тому, как та чуть ли не присела в книксене — кто-то из начальства.
— Нет-нет, Килиана Каймановна, все в порядке, просто… Вам картошечки? — приторным голосом спросила она меня.
— Картошечки. Три штучки. И яичко. Одно штучко.
Завертевшаяся как электровеник под внимательным взглядом начальница Малдана чуть ли не мгновенно всучила мне кулек с картошкой, яйцо, «одно штучко», прямо с прилипшей сбоку стружкой — яйца стояли в больших деревянных коробках с деревянными же решетками, переложенные бумагой и деревянной стружкой[8], советских картонных упаковок на 30 штук я почему-то не увидел[9] — и оскалила зубы в «доброжелательной» улыбке: