Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история
Шрифт:
Под ней действительно был тайник.
[1] Герой ошибается. Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков) была переименована в КПСС в 1952 году, то есть за несколько лет до описываемых событий.
[2] При всей неожиданности данных названий — перечислены реальные заголовки романов пятидесятых годов. Про шпионов, да.
[3] ЦУ и ЕБЦУ — ценные указание и еще более ценные указания.
[4] Песня «Тутанхамон» группы «Наутилус Помпилиус»
[5][5] Герой вспоминает стихотворение Сергея Михалкова «Рассказ о неизвестном герое»
[6] А здесь ему вспомнился кот Бегемот из «Мастера и Маргариты»,
[7] Шариковые ручки изобрели в 1938 году в Аргентине. Но до СССР к концу пятидесятых они еще не добрались.
[8] Карандашами
Глава 35
Тайник был пуст. Совершенно. Я поболтал в нем рукой, как будто от этого в тайнике могло завестись что-то полезное.
Не завелось.
Ну, с другой стороны — а что такое полезное я там мог обнаружить? Пачки денег? Пистолет? Именной кортик? Секретную переписку Троцкого с Каутским? Вот чем все это — кроме денег, конечно — могло мне помочь? Моя задача сейчас — вписаться, встроиться, влезть, хоть с мылом хоть без него, в здешнее советское общество. А вовсе не искать приключения на свою пятую точку. А всякие загадочные находки — это именно что приключения. Даже те самые вышеупомянутые пачки денег. Бесхозные деньги, знаете ли, крайней редко встречаются. У них обычно есть хозяева, которые за своими деньгами могут и прийти…
Так что — и хорошо, что ничего не нашлось.
И все равно — тоскливо.
Какое-то у меня последнее время ощущение, что я — второстепенный персонаж приключенческого романа. Вернее даже не второстепенный, а эпизодический. Вроде и не массовка, восьмой орк в седьмом ряду, но что-то вроде «тот самый чувак, который обнаружил пустой тайник после того, как отважный главный герой достал из него полную коллекцию золота Шлимана[1], спрятанную коварным оберштандартенфюрером[2] вон Мольтке». Или «Тот тип, с которым недолго болтал ни о чем главный герой во время поездки в поезде». Вот примерно вот такое ощущение. Вроде бы — я попал в другой мир, должен стать как бы героем, прогрессором и нагибатором, грести под себя деньги, звания, славу, почести и красивых девушек в количествах. А вместо этого — прикидываюсь джунглевым узбеком, который впервые вышел из лесу, сплю в кладовке, роюсь на помойках… ну, в заброшках, невелика разница…
А прогрессором я не стану, мягко говоря, никогда. Во-первых — у меня нет никаких особых знаний о том, что здесь произойдет в будущем, ни в самом ближайшем ни в более отдаленном. Это в СССР 1958 года я мог примерно прикинуть, что через 6 лет турнут Хрущева, следующие 18 лет продлится золотое времечко папы Брежнева, а потом придет Горбачев и устроит перестройку с последующей перестрелкой. А в ОРСе 1093 года я не знаю, что случится, когда и с кем. Другие имена, другое летоисчисление, даже ориентация на глобусе — и та другая. Не очень-то попророчествуешь.
Стать техническим прогрессором? Плюнуть на Институт, в который я подал документы, и перебраться в Афосинский электротехнический, развивать компьютеры или как они там сейчас называются — ЭВМ? Я, возможно, даже смогу что-то сделать, потому что, хотя знания у меня, как шкура у леопарда — пятнами, но я хотя бы
Так что мне сейчас нужно от любой славы — бежать и прятаться. Тихо поступить, тихо отучиться, тихо уехать по распределению в село Нижние Пыжики и там жить тихой, мирной жизнью.
Главное — чтобы не слишком задерживаться в памяти других людей.
— Ершанчик, мы тебя никогда не забудем!
Меня целуют. Прияяятно… Пусть всего лишь в щечку, но все равно — прияяятно. Особенно учитывая, что это делают сразу три девчонки. Такой оргии у меня с момента попадания в ОРС не было.
Девчонки, с которыми я мимолетно подружился в общежитии, где обитал в кладовке, очень расстроились, узнав, что ветры судьбы срывают меня с места и переносят аж на соседнюю улицу, в другое общежитие, в котором я теперь и буду жить с полным правом, как будущий абитуриент. У которого завтра, между прочим, первый экзамен, девчонки!
Я не могу с вами… этта… задерживаться!
Не могу! Но пришлось.
Девчонки в шесть рук бросились меня на кровать и… разбежались по другим комнатам, оставив Лалину стеречь меня, чтобы не убежал. А потом притащили мне… да чего только не притащили!
У здешних выпускников, оказывается, была традиция: дарить первокурсникам после выпуска и выезда из общежития разные ненужные, но полезные в студенческой жизни вещи. Например, готовальню, пять лет служившую верой и правдой, или набор разномастных тарелок, или чугунную сковороду…
— Сковорода-то мне зачем?! Вам же нужнее!
— Бери! У нас их три, а у тебя — ни одной!
Частым гребнем прочесав комнаты знакомых, полузнакомых и совсем незнакомых, Кара и Мара собрали мне основательный набор нужных вещей. Выгоревший до белизны солдатский сидор, с расплывшейся чернильной надписью, возможно, прошедший от здешней Москвы до здешнего Берлина. Алюминиевая кружка. Круглый половичок, связанный из лоскутков. Связка вилок-ложек, среди которых не было ни одной одинаковой. Несколько спичечных коробков. Ластик, очень похожий на тот, что был мною изничтожен для создания поддельной печати на паспорт. Столовый нож с желтой костяной ручкой. Наволочка в розовый цветочек. Кусок хозяйственного мыла. Гайка на семнадцать…
Короче говоря, то, что может пригодиться, но не жалко отдать. И все это счастье барахольщика было отдано мне с такой радостью в глазах — что я не смог отказаться. Даже в душе что-то сжалось. Как-то не привык я в наше циничное время к такой неожиданной бескорыстности… Нет, я не заплакал! И это не слеза была вовсе!
Сложив подарки в вещмешок, и взяв в руки сковороду, которая никуда не помещалась, я еще раз обнялся с девчонками, еще раз расцеловался — а Мара еще и умудрилась быстренько чмокнуть меня в губы, пусть мельком и в самый уголок, но в губы же! — и провожаемый грустными взглядами и требованиями непременно приходить в гости, я поскакал в свое будущее родное общежитие.