Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история
Шрифт:
Зануда.
— А в столицу поезд где?
— На второй платформе.
— На вторую платформу подан поезд номер восемьдесят два Афосин Крома нумерация вагонов с головы состава, — тут же подтвердил шипящий динамик.
— А я на какой? — я лихорадочно закрутил головой.
— А вы, молодой человек, тоже на второй. Только спиной к искомому поезду находитесь.
— Спасибо!
Я резко развернулся. Вот и поезд, вот и двинувшаяся к нему толпа: тетки в белых платках, с корзинами, военные в фуражках, мужики в кепках… Блин, как в этой каше найти Нитку?
И
Черта с два бы узнал: Ланита натянула на голову белый платочек и, в платье в горошек, выглядела как такая девочка-девочка из деревни. С аккуратным небольшим чемоданчиком.
Она обернулась… «Вот сейчас по всем законам жанра это должна оказаться другая» — мелькнула паническая мысль.
Нет, это была она.
— Ершан? А ты… как… зачем…? — Ланита залилась краской. Я смущенно опустил голову, посмотрел на ее черные туфельки, белые носочки… и тоже покраснел. Потому что вспомнил, что прошедшей ночью белые носочки — единственное, что на ней осталось из одежды.
— Ершан…
— Ланита…
Мы стояли и смотрели друг на друга, а вокруг нас проплывали люди.
[1] Песня «Фантом» группы «Чиж&Со». Да, песня народная, но конкретно эта строчка — все же из варианта «Чижа». Так-то песня народная, годов так 70х, и в первой строчке герой песни может, в зависимости от варианта, и бежать и идти и по проклятой земле, и по чужой и вообще по взлетной полосе.
[2] Советские такси в 1950х красили преимущественно в серой гамме. Серая краска дешевле.
[3] Первые радиоприемники в советских машинах появились в 193х годах, но на постоянной основе — только в «москвичах» и «волгах» шестидесятых годов. В «Победу» радиоприемники не ставились. Просто потому, что тогдашний радиоприемник — здоровенная гробина, который нужно впихивать в салон еще на стадии конструирования.
[4] Вагоны фирменного поезда «Красная стрела» начали красить в красный цвет с 1962 года, до этого были синими.
Глава 61
Я бегу по выжженной земле… Да блин! Привяжется же. Не по выжженной земле, да и не бегу я вовсе. Гуляю по Невскому проспекту, как самый натуральный… ммм… тот, кто обычно гуляет по Невскому.
Правда, здесь он называется вовсе не Невский, а очень даже Ленский. Да, здешняя Нева — это Лена. Ударение на «а». Интересно, а как тогда зовут здешнего Ленского? Невский?
Решил, знаете ли, не тратить такое отличное настроение на безделье в комнате или на какие-нибудь дела. Решилось мое сомнение насчет паспорта, я проводил Нитку, правда на все провожание нам было ровно пять минут, за который я успел поклясться, что непременно встречу ее, если она напишет, написать самому, если получится, проводить ее до купе, вернее, до отсека плацкарты, убедиться, что по крайней мере, до столицы она поедет в приличной компании, а не с пьяными дембелями, попытаться чмокнуть ее в щечку, получить короткую словесную выволочку и вывалиться на перрон, улыбаясь до ушей. Нет, и после этого я никуда не ушел — нашел Ниткино окно и стоял под ним до самого отправления, пытаясь переговариваться
Что вообще со мной происходит и чего я такой счастливый?
С другой стороны… какая разница?
Мне хорошо.
И я решил не расплескать это блаженное состояние, для чего отправился знакомиться с Афосиным.
Как оказалось, чтобы от Кромийского железнодорожного вокзала добраться до здешнего аналога Невского, нужно было… выйти на улицу. Этот вокзал на проспекте и находился! В общем, я принял это за очередное проявление того, что сегодня — день счастья и зашагал в сторону Невы… тьфу ты, Лены.
На площади Борьбы, где в наше время я смутно помнил наличие обелиска, красовался зеленый сквер[1], куда я не пошел, потому что если на Невском сворачивать в сторону, чтобы осмотреть каждую интересную вещь, то до его конца ты не дойдешь никогда.
Вообще, по моему мнению, здешний Невский не так уж и сильно отличался от нашего современного Невского. Главное отличие, что сразу бросилось в глаза — очень мало автомобилей. Серые такси, черные автомобили, двуцветные автобусы, сине-желтые троллейбусы, коробочки зеленых грузовичков-полуторок, точно таких, как в фильмах про войну — и всего этого очень мало.
И очень мало — в сравнении с нашим миром — людей.
В остальном — почти все то же самое. Ну или я плохо запомнил Питер в свою последнюю поездку туда. Ну не запоминал я форму фонарей, цвет домов и ширину улицы!
Вот памятник какой-то женщине, скорее всего — аналог Екатерины Второй. Может, он и отличается чем-то, но убейте меня, я не скажу — чем.
И тут же нашлось отличие.
Над Гостиным двором красовалась огромная вывеска «Универмаг «Гостиный двор». И я долго залипал, пытаясь понять, что не так, пока не сообразил, что в нашем мире между Гостиным двором и проспектом нет липовой аллеи.
Дальше — опять все то же самое.
Бело-красная башенка с часами[2] — здесь тоже с часами и тоже бело-красная.
«Дом книги», с вытянутым куполом и шаром — точно с таким же куполом и тоже Дом книги.
На мостике через канал рыбачили несколько человек, хмуро глядя на воду. Переполнявшая меня радость — может, это из-за нее я не замечаю различий? — требовала поделиться и я подошел к ближайшему, пожилому рыбаку в кепке, с солидными моржовыми усами:
— Ну как, отец, клюет?
«Отец» буркнул что-то, что с равным успехом можно было понять и как «да» и как «нет» и как «пошел в жэ».
— Не поймал ничего?
— Почему, — соизволил ответить рыбак, — поймал недавно одного, в воду бросил…
— Маленький был?
— Да не, с тебя ростом…
Я успел представить этого осетра и не успел удивиться. Рыбак продолжил:
— …тоже все спрашивал, клюет, нет.
Тьфу. Попался на старую шутку. Хотя, может, здесь она еще и не старая и вообще родилась вот только что.