Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история
Шрифт:
Ланита замерла.
И второй поцелуй тоже был дружеским. А третий — уже не совсем. А четвертый — совсем не.
От Ланиты пахло вишнями, солнцем, всей ее замечательной Таланью сразу. Мои губы спустились на шею и пошли ниже.
— Не надо… — прошептала она, тихо, еле слышно, — Пожалуйста…
Мои пальцы зажили своей жизнью и расстегивали пуговички на платье.
Пуговицы на моей рубашке уже были расстегнуты.
[1] Скотч был изобретен в 1930 году, но до СССР добрался только в конце восьмидесятых.
Глава 57
За окном зашуршал и разбудил меня дождь. Я шевельнулся, стараясь
А другой рукой слегка приобнял Нитку. Погладил голое плечо под простыней — Ланита, собственно, вся завернулась в простыню, так что наружу не показалось ни сантиметра — погладил голые лопатки, голую поясницу… Ниже тоже было голое, но там я гладить не стал. Потому что посчитал это неправильным. Трогать девочку там, где она не разрешала.
Может, кто-то назовет меня дураком или еще как-то похоже, но…
Наверное, я единственный в мире человек, который провел ночь с совершенно раздетой девушкой, и она после этого осталось девушкой.
Когда ни на ней, ни на мне не осталось ни нитки, и меня — нас — уже несло по волнам сумасшествия — Нита нашла в себе силы, чтобы сказать «Не надо». А я нашел в себе силы, чтобы остановиться.
Потому что — не надо.
Потому что это вот все не надо ни ей ни мне. Ей надо замуж, а мне… Мне надо найти девушку, не обремененную лишней нравственностью. Здесь вам не тут, в смысле — в этом мире совсем не так как в нашем, и секс здесь — повод не только для знакомства, но и для начала долгих и серьезных отношений. Отношений, которые мне заводить НЕЛЬЗЯ.
Я — пришелец из другого мира, живущий по чужому паспорту на птичьих правах. Вот начни я встречаться с девушкой — и что? Надо мной постоянно будет висеть дамоклов меч моего самозванства, в любой момент меня могут разоблачить, а как это разоблачение отразиться на судьбе моей девушки? Правильно: проблемы, проблемы и еще раз проблемы. Это уж не говоря о том, что она почувствует, когда узнает, что ее милый и любимый ей все время врал. Мне это надо: кроме свой жизни еще и чужую ломать?
Какая-то нехорошая мысль попыталась пробраться в мою голову, скользнула холодком по спине… а, нет, это Нитка зашевелилась, спряталась еще больше под простыню и уткнулась мне носом в грудь.
— Спишь? — тихо спросил я.
Нита зашевелилась, кажется, попыталась помотать головой, но поняла, что не получается и прошептала:
— Не сплю.
— И я не сплю, — констатировал я очевидный факт.
Мы полежали молча еще немного.
— Ты ведь, наверное, всем расскажешь… — тихо и печально спросила девушка из-под простыни.
— Нет, — чуть пожал плечами я.
Простыня зашевелилась, и из нее показался розовый носик. Забавно: он нисколько не изменился, но теперь совершенно не напоминает свиной пятачок.
— Почему? — спросил носик.
— Мне отец запретил.
Вслед за носом, как мышка из норки, выглянули два глаза:
— Как это?
— Мне отец всегда говорил: что бы у тебя ни было с девушкой — никогда и никому об этом не рассказывай. Друзья твою похвальбу через пять минут забудут, а девушку ты обидишь навсегда.
Носик вместе с глазами спрятались обратно и замолчали. Задумались.
Я продолжал лежать, глядя в потолок и машинально поглаживая круглое плечо. Плечо не сопротивлялось и не отстранялось, наоборот, кажется, прижималось поближе. А, может,
— Ты странный, — сказали из-под простыни.
— Почему?
— Другой бы… ну… меня… не остановился бы, в общем.
— «Нет» для меня означает «нет».
— Я и говорю: странный. И еще… ты вправду не расскажешь?
— Про тебя?
— Про нас?
— Вправду.
Нита помолчала, потом, так и не вылезая на свет, сбивчиво и путано рассказал мне историю. Про то, как она, там, в своем селе, встречалась с одним молодым человеком. Который эпитета «молодой» заслуживал а звания «человек» — нет. Как он пудрил ей мозги, как она, влюбленная школьница, бегала к нему на свидания в темноте за амбар, как он уговаривал ее на кое-что побольше, чем просто поцелуи при луне, а она, несмотря на всю свою влюбленность, отказывалась… И доотказывалась. Разочарованный ухажер взял да и разболтал про нее грязную сплетню. Подробности сплетни я выспрашивать не стал, но мысленно сделал себе заметку: если вдруг этот казанова попадется мне на жизненном пути — оставить ему заметку, что с девушками так нельзя. Вдобавок к тем, которые уже оставили Ланитин папа, Ланитин брат и собственный папа казановы.
Как она мне доверилась с таким опытом…
— Ты… я не знаю… ты сразу показался тем, кому можно доверять.
— Вот прям сразу-сразу?
— Нууу… Не совсем сразу… Когда я тебя узнала… поближе…
Ланита зашевелилась и пихнула меня кулачком в бок:
— Отвернись.
Я мог бы сказать «Что я там не видел?», но не стал. Во-первых — не хотел обижать, а во-вторых — я и вправду ничего не видел. Темно было.
Судя по шорохам, Ланита застегнула пуговички своего лифчика, огромного сооружения, больше похожего на топик, потом, кажется… а, ну да, надела пояс и пристегнула к нему чулки — совершенно не эротичные, такой же обычный предмет одежды, как в наше время колготки, которых я, кстати, кажется, ни на ком не видел[1] — потом натянула панталончики, похожие на белые спортивные шортики… что? Они на спинке кровати висели!
Шорох платья.
— Можешь поворачиваться.
— Теперь твоя очередь отворачиваться — хмыкнул я.
Бодрый и довольный — с Ланитой мы расстались как хорошие друзья, хотя до сих пор при воспоминании о ней в груди поднималось тепло — я надел свой костюм, и, насвистывая, завязывал галстук, глядя в мутноватое зеркало в стальной оправе, которое оставил Арман.
Пора-пора-пора бы уж съезжать отсюда, братцы… Иначе комендант начнет задавать ненужные вопросы. Съезжать, найти жилье на пару недель, придумать, где достать денег — похоже, опять меня ждут заброшки… — потом шлепнуть в паспорт штамп, отнести его коменданту…
И тут меня ударила молния.
Нет, не настоящая, но, хотя опыта попадания под молнию у меня и не было, но, могу поклясться, ощущения были бы схожи.
Паспорт отнесешь? Коменданту? А ты ничего не забыл?
Рассказывал мне отец, как он, где-то в девяностых, прописывался на новом месте[2]. А в паспортном столе его прописывать упорно не хотели, потому что он забыл взять со старого адреса при выписке какую-то справку об убытии[3]. И паспортистка упиралась, требуя эту самую справку, потому что ей нужно сделать на ней отметку и отправить обратно, на старое место жительства, для какого-то контроля. В итоге папу прописали, но выпили столько крови, что он часто вспоминал этот случай.