... В среду на будущей неделе

Клименко Владимир Трофимович

— Ну, сливы палкой посбивай.

Игорь сердито вытаращил глаза и прикрикнул на Шурика:

— Перестань чепуху молоть! Заладил, как попугай: потопчи да поломай. При чем здесь огурцы или помидоры? Тоже мне, варвар объявился!

Шурик уловил что-то обидное в незнакомом слове и счел нужным бросить его обратно:

— Сам варваррр!..

Игорь опять задумался, но через минуту просиял и воскликнул:

— Идея! Ты его тоже обмани!

— Как — обмани? — поморщился Павлик.

— Очень просто. Вот послушай.

Игорь принялся

объяснять свою «идею». Павлик внимательно слушал, и ему все больше нравилась затея рыжего приятеля. Он готов был уже согласиться, но тут его охладила тревожная мысль:

— Постой. А как же маманя?

Игорь запнулся.

— Маманя? Какая маманя?

— С моей маманей что будет?

Вопрос был вполне резонный. Игорь сразу не нашелся, что ответить. Он лишь замигал рыжими ресницами.

— Маманя… Маманя… — повторял он с неудовольствием, но тут его опять осенило: — Ах, маманя? Проще простого. Ты ей записку оставишь, Шурик отдаст. Я бы сам провернул, да не смогу — наша бригада раньше отчаливает. Ну, подходит?

На том и порешили.

Таинственный разговор в ночном море

Павлик затаился в кустах в стороне от тропинки, круто сбегавшей под обрыв, к рыбацкому причалу. Солнце спряталось за вершины гор, но было еще довольно светло. Сверху причал казался большой доской, брошенной на спокойное глянцевитое зеркало бухты. Бухта была овальной формы. Ее отсекали от моря два скалистых мыска, оставляя лишь узкий проход. На берегу, у самой воды, лежали перевернутые кверху днищами баркасы, высились прозрачные кубы донных неводов, а там, где круто обрывался левый мысок, тянулись приземистые постройки — рыбацкие балаганы.

Покусывая травинку, Павлик следил за Шуриком, который сновал в толпе женщин и детей, пришедших провожать своих близких. Игорь в «операции» не участвовал, так как перед заходом солнца ушел в море.

Под причалом стоял сейнер, весь белый, как лебедь. Четверо рыбаков переносили на него рыжие смолистые бухты [1] каната, огромные плетеные корзины, наполненные чем-то тяжелым. Еще пятеро стаскивали с причала сети и укладывали их горкой на кормовой площадке «Альбатроса». На судне было шумно. Доносились смех, крики, грохот.

1

Бухта — здесь: круг укладки каната.

Не тише было и на берегу, там, где теснились женщины в пестрых, нарядных платьях. Шурик толкался среди рыбачек, небрежно заложив за спину руки, и бесцеремонно разглядывал их. Он достойно выполнял поручение. Не найдя той, которой так опасался его затаившийся в кустах приятель, отошел под обрыв и, как было условлено, протяжно свистнул.

«Так, — с удовлетворением отметил Павлик. — Тети Лиды нет — значит, дядя Егор задерживается. Теперь хоть бы на минуту рыбаки ушли с «Альбатроса».

Но

рыбаки не собирались покидать судно. Они продолжали неторопливо заниматься своим делом. Павлик ерзал животом по твердой каменистой земле: «Эх, ну что же это… Ведь с минуты на минуту нагрянет дядя Егор, тогда, считай, все пропало…»

Вдруг со стороны рыбацкого стана донесся тонкий протяжный крик. Павлик вздрогнул. Крик повторился. Павлик пристально всмотрелся, но никого не заметил. Женщина закричала в третий раз. Мальчуган насторожился: не маманя ли? Но голос был звонкий, сильный, и это успокоило Павлика: с больными легкими так не крикнешь.

Рыбачки встревоженной толпой устремились на крик. В обгон им, бросив работу, помчались рыбаки.

Павлик выждал, пока вблизи никого не осталось, вихрем слетел с обрыва и ринулся к сейнеру. Встал на высокий борт судна, торопливо развязал несколько тесемок тента, которым была накрыта спасательная шлюпка, юркнул под брезент и затаился.

Сидеть было неудобно, мешала какая-то доска, упиравшаяся в затылок. Павлик сполз ниже, опрокинулся спиной на рассыпанную по днищу картошку. В шлюпке, где-то поблизости, лежал еще и лук; терпкий запах так и лез в ноздри.

Когда Павлик немного освоился, его стало разбирать любопытство; сквозь тент гул толпы доносился глухо, и он приподнял край брезента. Но хотя от сейнера до рыбацкого стана было не так уж далеко, отдельных слов разобрать не удавалось, только слышно было, что какой-то мужчина то и дело кричит: «Алло! Алло!»

Вдруг залаяла собачонка — лай был звонкий, приятный, точно колокольчик. На щенка накричали хором, он виновато взвизгнул и умолк.

Минут через десять вверху, на склоне горы, зарокотал мотор. Павлик в щелку увидел машину скорой помощи, которая осторожно спускалась по дороге к рыбацкому поселку.

«Что-то случилось», — подумал он.

Вскоре машина уехала. К сейнеру начали возвращаться рыбаки и рыбачки. Павлик опустил брезент. По причалу зачастили шаги. Рыбаки возбужденно говорили, о чем-то сокрушались. Кто-то задержался возле спасательной шлюпки, потрогал тент. «Наверно, Шурик. Хочет тесемки завязать, — подумал Павлик и встрепенулся, — да неужели он не понимает, что сейчас этого делать нельзя?! Раньше надо было! Раньше!» — чуть не выкрикнул он, но вовремя прикусил язык. Голос Шурика послышался где-то под обрывом. У шлюпки стоял, видно, один из рыбаков. Он снова потрогал тент и сердито позвал:

— Шкертик! Эй, кок!

Немного подождав, рыбак крикнул с раздражением:

— Шкертик! Оглох, что ли? Ступай сюда!

— Некогда, делом занят! — послышалось в ответ.

— Брось! Раз зову — значит, надо!

Зашаркали неторопливые шаги. Человек подошел, остановился около шлюпки:

— Что ты, Брага, раскричался? Зачем звал?

— Ты провизию клал в шлюпку? — строго спросил Брага.

— Ну, клал, — невозмутимо ответил Шкертик. — Лук и картошку клал. Я всегда такой продукт в шлюпке храню. А что?