... В среду на будущей неделе
Шрифт:
На палубе раздались шаги. Кто-то шел со стороны носового кубрика. У каюты человек остановился, со звоном сбросил крючок, удерживающий дверь приоткрытой, шагнул через высокий порог, но зацепился за него и недовольно проворчал:
— Через такой комингс только сигать надобно…
В каюте было сумеречно, и Павлик ничего не мог разглядеть, кроме синеватых усов на лице вошедшего.
— Макар, а Макар! — сказал усач, наклонясь над Глыбиным и тормоша его.
Глыбин заворочался, заворчал:
— Ну, чего тебе,
— Что хлопцам на завтрак готовить? — спокойно спросил усач. — С вечера зеленый борщ заказывали, а у нас скоропортящихся продуктов много: белуга свежая, камбала, колбаса ливерная…
Глыбин возмутился:
— Нашел ради чего будить! Привыкли по пустякам к Крабову приставать. Заказывали! Здесь не ресторан. Нажарь белуги, вскипяти водицы — и хватит. Ну, все, что ли?
— Все. Только ты не рычи! — Усач переступил комингс и уже с палубы добавил: — Не успел на место Егора Ивановича сесть, а уже на начальственных струнках затренькал.
Вторым, с кем познакомился на «Альбатросе» Павлик, оказался как раз бригадный кок с чудной фамилией Шкертик. Старик был маленького роста, щуплый, вовсе не такой, каким представлял себе мальчуган каждого человека, связанного с морем. Худощавое его лицо освещали серые добрые глаза; нос, усевшийся на паутину глубоких морщин, напоминал крупную шишку.
Знакомство с коком произошло перед завтраком, когда Павлик вышел из каюты на поиски умывальника. Он наткнулся на Шкертика у двери камбуза и нечаянно вышиб у него из рук миску с нарезанной рыбой. Павлик растерянно топтался перед стариком. «Простите, простите, — повторял он. — Я не нарочно…» Потом спохватился и принялся поднимать с палубы разлетевшиеся во все стороны куски рыбы. Шкертик с молчаливой улыбкой следил за ним. Принимая последний кусок, старик удержал руку мальчугана.
— А мне и не доложили, что бригада на человеческую единицу выросла! — лукаво сощурился кок. — Ты чей? Да успокойся, ничего страшного не произошло. Палуба у нас чистая, хоть скатерку стели.
Спокойствием, ласкою старик сразу же привлек к себе Павлика. Он рассказал, каким образом «бригада выросла на человеческую единицу».
Выслушав его, старый рыбак неодобрительно крякнул:
— Значит, Егор Иванович тебе отказал, а ты… — Шкертик взял Павлика за плечи (они были почти одного роста) и легонько подтолкнул к площадке с неводом. Здесь возвышался квадратный столик, вокруг которого вместо скамеек были установлены ящики из-под овощей. Старик усадил Павлика на один ящик, сам опустился на другой.
— Как же тебя звать-величать? — спросил Шкертик.
— Пашка.
— Гм, Пашка… — Кок подергал себя за кончики усов, явно недовольный ответом. — Пашка… Неправильно! Пашки только у босяков бывают. А у тебя дядя культурный человек. Стал быть: Павлик, Павлуша. Ага?
Мальчуган смущенно улыбнулся. А Шкертик продолжал:
— У меня, Павлуша,
— Пионеры, — сказал Павлик.
— Как же, пионеры-ленинята. Все ребятки будто ничего, смышленые, вежливые. А вот один от меньшей дочки, сорви-голова — и только. Никах культура к нему не пристает. Как ляпнет что-либо, так хочь падай от стыда. Таких словечек да прозвищ набрался, что боже упаси. — Шкертик сделал небольшую паузу и продолжал: — Я это к чему тебе говорю? Вижу: парнишка ты вроде бы настоящий, а у нас на катере тоже люди всякие имеются. Так ты подальше от них держись. Угу.
— А какие они? — спросил Павлик.
— Птицу по полету видно, — неопределенно ответил кок. Он внимательно посмотрел Павлику в глаза и спросил сам: — А что это ты про дядю не интересуешься? Знаешь, что его на катере нету?
— А почему он дома остался? — насторожился мальчуган.
— Заболел наш Егор Иванович, — вздохнул старый рыбак.
— Как заболел? Я его перед отплытием совсем здоровым видел.
— Болезнь внезапная получилась… Шел на берег, а его аппендицит цапнул. Хорошо, что сторожиха рядом оказалась. Теперь, наверно, вырезали. Угу.
Павлик сразу же вспомнил о вчерашней суматохе на берегу. Вот, оказывается, почему кричала женщина! «Бедный дядя Егор», — подумал мальчуган.
Рядом со Шкертиком Павлику было хорошо, как-то по-особенному уютно. Вспомнилась далекая родная Ильичевка на крутом речном берегу, представился слепой дедушка, маманин отец, сидящий на широком пне среди таежного леса, пронизанного солнечными лучами. Дедушка и этот добрый усатый Шкертик чем-то похожи друг на друга. Не внешностью, не сединой, а чем-то, что невозможно ни увидеть, ни объяснить, а только почувствовать.
Шкертик посмотрел на чайку, пронесшуюся над самой мачтой «Альбатроса», перебросил взгляд на синий морской простор, осыпанный солнечными блестками.
— Вот ты около большой реки живешь, — сказал он, — а настоящие штормы на той реке бывают?
— Ветры сильные дуют, но волн таких, как на море, нет.
— А тебе откуда известно? — сощурился Шкертик. — Ты же сам давеча говорил, что впервой на море.
Павлик секунду подумал, потом ответил:
— Кино видел и сравнил.
— А сам ты шторм, ну, хотя бы речной, нюхал?
— Как это — нюхал? — удивился Павлик. — Разве шторм можно нюхать?
— Ну, чтоб яснее, в шторм попадал?
— Нет. Да я бы не испугался!
— Кхм.
— Честное слово не испугался бы! — повторил Павлик запальчиво. — Ни за что не струсил бы!
Шкертик осуждающе покачал головой:
— А это ты зря сказал! Угу. Тут уж хвастовством пахнет. Я весь свой век на море, а и то дурно бывает, когда погода настигнет. А ты… В общем я тебе один случай расскажу…