...Это не сон! (сборник)
Шрифт:
Сказанное нельзя было ничем смягчить. Все совершенно верно: свадьбу придется отложить, у Ромеша важное дело. Но он не хочет сказать, какое именно. Никакого нового объяснения тут не придумаешь.
Оннода-бабу взглянул на дочь.
– Ну, дело это ваше, вы и решайте, как быть.
– Я ничего об этом не знала, отец, – низко опустив голову, ответила Хемнолини и тут же скрылась за дверями, как исчезает последний луч солнца за грозовыми тучами.
Оннода-бабу, делая вид, что читает газету, погрузился в размышления.
Ромеш несколько минут сидел неподвижно. Затем
В большой гостиной он увидел Хемнолини, она стояла у окна.
Перед ее глазами проплывала предпраздничная Калькутта: по всем улицам и переулкам, подобно реке в половодье, катился и бурлил пестрый людской поток.
Ромеш не решался подойти к Хемнолини. Несколько минут он стоял позади нее, не отрывая от девушки пристального взгляда. Надолго сохранится в памяти ее стройная фигура, освещенная нежарким осенним солнцем и неподвижно замершая у окна. И тонкий овал лица, и тщательно уложенный узел прически, и нежные завитки волос на затылке, и мягкий отсвет золотого ожерелья, даже свободно падающий с левого плеча край одежды – все, все до мельчайших деталей запечатлелось в его измученном сердце, будто высеченное резцом.
Наконец Ромеш медленно подошел к девушке. Но, казалось, Хемнолини приятнее было смотреть на прохожих, чем на стоявшего рядом с ней юношу.
– У меня к вам просьба, – произнес он дрожащим от слез голосом.
Почувствовав, сколько муки скрывается в его словах, Хемнолини быстро повернулась к нему.
– Верь мне, – продолжал Ромеш, впервые обращаясь к ней на «ты». – Обещай, что будешь верить. А я призываю в свидетели всевышнего, что никогда не обману тебя!
Больше Ромеш не произнес ни слова, но глаза его были полны слез.
Тогда Хемнолини взглянула ему прямо в лицо, и в этом взгляде он прочел сострадание и любовь. Однако уже через мгновение мужество покинуло ее, и слезы хлынули из глаз.
Здесь, в уединении оконной ниши, без слов и объяснений они поняли друг друга, их охватило чувство глубокого покоя.
На несколько минут Ромеш всем сердцем отдался этому, омытому слезами, молчанию, затем с глубоким вздохом облегчения сказал:
– Хочешь знать, почему я отложил нашу свадьбу?
Хемнолини молча покачала головой: нет, она не хотела этого знать.
– Тогда я все расскажу тебе после свадьбы.
При упоминании о свадьбе слабый румянец вспыхнул на щеках Хемнолини.
Сегодня, после полудня, когда она, полная радости, наряжалась к приходу Ромеша, ее взволнованное предстоящей встречей воображение рисовало таинственные перешептывания, многозначительные шутки и другие мимолетные картины счастья. Но ей и в голову не могло прийти, что всего через несколько минут их сердца обменяются гирляндами верности [60] , что прольются слезы, что между ними не будет никаких объяснений – просто они несколько мгновений постоят рядом, и возникшие от этого безмерная радость, глубокий покой и безграничное доверие друг к другу соединят их крепче любых признаний.
60
…их
– Зайди еще к отцу, – проговорила наконец Хемнолини. – Он очень расстроен.
С легким сердцем, готовый встретить любые удары, которые захочет обрушить на него мир, отправился Ромеш к Онноде-бабу.
Глава 15
Оннода-бабу с беспокойством взглянул на Ромеша, когда тот снова вошел к нему.
– Дайте мне список приглашенных, и я сегодня же извещу их, – сказал Ромеш.
– Значит, ты не переменил решения?
– Нет, иного выхода я не вижу.
– В таком случае, дорогой мой, запомни одно: меня это не касается, устраивай все сам. А я не желаю быть посмешищем. Если тебе хочется такое дело, как брак, превращать в какую-то детскую игру, то людям моего возраста лучше в ней не участвовать. Вот тебе список приглашенных. Почти все средства, которые я истратил, пропадут теперь даром, а я не могу себе позволить швырять деньги в воду.
Ромеш готов был принять на свои плечи все бремя расходов и хлопот. Он уже собрался уходить, когда Оннода-бабу остановил его:
– Ромеш, ты решил, где будешь практиковать после свадьбы? Полагаю, не в Калькутте?
– Нет, конечно. Подыщу хорошее место где-нибудь на западе.
– Вот это правильно. Неплохое место, например, Этойя. Вода там чрезвычайно полезна для желудка. Мне как-то довелось прожить в Этойе около месяца, и я убедился, что аппетит у меня стал куда лучше. Знаешь, дорогой, ведь в целом свете у меня осталась одна Хем. Без нее я не буду знать покоя, да и она вдали от меня не сможет чувствовать себя вполне счастливой. Потому-то я и забочусь, чтобы ты непременно выбрал подходящее для моего здоровья место.
Оннода-бабу, воспользовавшись тем, что Ромеш чувствует себя виноватым, решил не упускать удобного случая и предъявить свои требования. Предложи он сейчас не Этойю, а Гаро или Черапунджи, Ромеш согласился бы и на это.
– Если хотите, я припишусь к адвокатуре в Этойе, – сказал Ромеш, уходя. Отмену приглашений он взял на себя.
Через несколько минут явился Окхой. Оннода-бабу тут же сообщил ему, что свадьба отложена на неделю.
– Что вы говорите! Не может быть! – воскликнул Окхой. – Ведь свадьба назначена на послезавтра.
– Было бы лучше, конечно, если бы все оставалось по-прежнему. У обыкновенных людей такого не бывает, – ответил Оннода-бабу. – Но от вас, современной молодежи, можно ожидать всего.
Окхой принял чрезвычайно озабоченный вид. Мысль его деятельно заработала.
– Нельзя глаз спускать с человека, которого выбираешь в мужья для своей дочери, – наставительно сказал он. – Необходимо разузнать о нем все. Будь он хоть сам бог, осторожность в таких делах никогда не мешает.
– Ну, уж если подозревать такого юношу, как Ромеш, то вообще никому на свете нельзя верить, – возразил Оннода-бабу.