...И вся жизнь (Повести)
Шрифт:
— Редакция — заказчик, а типография — исполнитель. Мое отношение такое же, как заказчика к портному. Портной испортил костюм — в этом нельзя винить заказчика, он пострадавшее лицо.
В зале зааплодировали. Товарищ из ЦК предостерегающе поднял руку:
— Мы не в театре, товарищи. Здесь не представление. Нам, откровенно говоря, хотелось, чтобы редактор областной газеты не только умел байки рассказывать, бойко произносить речи, но и организовать работу редакции, ежедневно давать читателям газету. Это его партийный долг, святая обязанность перед партией и народом.
На этот раз аплодировали не мне. Скомкав конец речи, вытирая выступивший
— Правильно… Очень справедливо… Не грузчики, а партийные работники нужны в аппарате.
«Вылез бы ты сам на трибуну и сказал об этом во всеуслышание», — подумал я, но промолчал. Сегодня я и так успел дать волю словам. Пока мысли о заместителе предисполкома жили во мне, я был их господином. Теперь же, когда слова вырвались под своды этого зала, они стали мною повелевать. Нужно быть слепым и глухим, чтобы не понять, как не понравилась президиуму моя речь. Черт с ним: понравилась — не понравилась! Не ради карьеры я сюда приехал. Может быть, мое выступление заставит кое-кого задуматься о положении в типографии.
Последним на пленуме обсуждался организационный вопрос. Большинство приехавших с бригадой ЦК ВКП(б) остается на постоянной работе в области. Остается в Принеманске и Андрей Михайлович Саратовский, его избрали вторым секретарем обкома. Товарищ, который задавал вопросы во время моего выступления, станет председателем облисполкома. Большое подкрепление получила партийная организация области.
Молодость — не порок
Зеленый круг выхватывает на столе руки с длинными гибкими пальцами. Они дробно постукивают по листу белой бумаги.
— Сколько вам лет, редактор?
— Скоро тридцать.
— Молод!
— Это дело поправимое… — румянец заливает мне щеки.
Андрей Михайлович Саратовский громко, немного с хрипотой, смеется:
— Дело, говорите, поправимое? Нет, молодость прошла и ни на каком самолете ее не догонишь. Пора, — секретарь украдкой бросает взгляд на папку, лежащую с левой стороны, — пора, Павел Петрович, отказываться от комсомольского задора. В тридцать лет уже должна прийти партийная зрелость… Редактору она всюду нужна, а здесь в особенности.
Андрей Михайлович расспрашивает меня о планах редакции, сотрудниках, интересуется взаимоотношениями с руководителями обкома. Из ящика письменного стола он достает газету.
— Несколько месяцев назад я выступил в «Комсомольской правде» со статьей, — вспоминает секретарь, — рассказал об опыте антирелигиозной работы. Да, как видно, не очень тщательно слова отбирал, а товарищи в редакции были ко мне снисходительны. В статью вкралась неточная формулировка — она давала основания истолковать превратно мою мысль, можно было подумать, что у нас собираются ликвидировать церкви. В газетах союзников поднялся шум. Одна буржуазная газета назвала свою статью по этому поводу «Устами младенцев глаголет истина». Как вам это нравится?
Мне это совсем не нравится, но я не могу понять, куда клонит разговор собеседник.
Настольная лампа с зеленым абажуром придает его лицу болезненную бледность, улыбка кажется неестественной:
— На оргбюро слушали, замечание мне сделали.
Я подумал, что редактору «Комсомолки», наверное, выговорок привесили. Андрей Михайлович неожиданно протянул мне толстое личное дело Кузьмы Викентьевича и, круто меняя тему
— Вы, очевидно, не имели возможности раньше познакомиться с биографией человека, которого критиковали на пленуме. Садитесь к тому столу, почитайте, а я пока один документ отредактирую.
Я начал с анкеты, прочитал автобиографию, копии решений, различные справки, написанные казенным языком. По мере того, как я углублялся в личное дело зампредоблисполкома, передо мной возникал незнакомый герой, человек легендарной смелости, совсем не похожий на того, с которым я разговаривал по телефону, встречался на заседаниях. Оказывается, ему немногим более сорока лет, а он уже судами различных буржуазных стран был приговорен в общей сложности к шестидесяти годам каторжных работ. Он — боец интернациональной бригады в Испании, вел подпольную революционную работу в Польше, Литве, во Франции, в Германии, Бразилии. В его активе — дерзкие побеги из тюрем, участие в баррикадных боях, организация подпольных типографий, выпуск газет и прокламаций. Судя по всему, этот человек с беспокойной биографией был орлом в годы подполья. Как же я ошибся в Кузьме Викентьевиче! Я был убежден, что нет такого огня, которым можно его зажечь. А он, оказывается, сам огонь.
— Прочли? — прервал мои размышления второй секретарь обкома.
— Прочел. Обдумываю.
— Не буду вас больше задерживать. Теперь нам придется с вами часто встречаться. Газетами, выходящими на других языках, мне труднее руководить. Побольше внимания уделю вам. Так что терпите.
Викентий Соколов торжествовал. Подмигивая из-за стекол очков, он с нескрываемым удовольствием произнес:
— Читай! Как раз то, что нам нужно. А ты в него не верил, — секретарь редакции положил передо мной статью Олега Криницкого «Нет!». Я скептически отнесся к заголовку, не желая сразу высказать своего отношения к материалу, сказал:
— Оставь, прочту.
— Это надо ставить в номер.
— Хорошо.
Соколов и Платов настояли, чтобы вместо струсившего Рындина поехал в лес Олег Криницкий. Откровенно говоря, я не верил, что такое боевое задание, требующее не только журналистских навыков, но и организаторских способностей, окажется ему по плечу. Свои сомнения я высказал товарищам, но с их предложением согласился, забыв, что эту кандидатуру, но с других позиций, рекомендовал и Рындин. В конце концов выбор у меня был невелик.
— Я оставлю место на первой полосе, — все еще топтался возле стола Викентий. Ему явно хотелось увидеть, какое впечатление на меня произведет статья.
— Вместо передовой?
Не улавливая иронии в моем ответе, секретарь попросил:
— Ты все же прочти.
Я стал читать. Статья была невелика — всего три странички. Криницкий писал страстно, с публицистическим накалом. Он упоминал об анонимных письмах с угрозами, которые получали лесорубы. О том, с каким пренебрежением отнеслись рабочие к запугиванию бандитов. Лесорубы в эти дни работают с особенным жаром. Они знают, что лес сегодня нужен для того, чтобы восстановить разрушенные города и села, чтобы люди могли из землянок перейти в дома, жить, как полагается людям. В конце статьи Криницкий сообщал, что лесорубы создали отряды самообороны и худо придется тем бандитам, которые рискнут сунуться в лес. В скобках, к сведению редакции, Олег писал, что у лесорубов нет ни винтовок, ни автоматов. Надо бы поговорить с органами, чтобы им выдали для самообороны немного оружия.