...Имеются человеческие жертвы
Шрифт:
— Тебе приходилось убивать?
И тот ответ после значительной паузы:
— Да, доводилось...
А после — монолог о войне. Но теперь она уже знала, солдатом какой войны он был и как убивал в районе своих боевых действий.
И что-то мучило еще, неотвязное и настоятельное, терзало, и преследовало, и требовало, и дожидалось своей минуты. И она поняла вдруг: все это хотелось рассказать ему, Русакову, это нужно было рассказать, как всегда и всё она рассказывала ему о каждом прожитом дне, как она ходила и искала и все не могла найти...
Одиннадцатый троллейбус вез ее на улицу Бабакина, 23,
Вот территория за желтым облупившимся забором. Вот похожее на такие же другие, уже виденные сегодня, приземистое длинное здание с замазанными белым большими окнами и гудящими где-то под кровлей вентиляторами холодильников... Ноги уже почти не шли. И она с усилием преодолевала пространство, боясь каждого следующего своего шага.
Высокий человек в темной куртке вышел из этого здания. Лицо его было серьезно, по-своему красиво и чрезвычайно сосредоточено на какой-то мысли. Они шли навстречу друг другу, и он, подняв глаза, встретил ее не то молящий, не то вопросительный взгляд, нахмурился и, чуть мотнув головой, показал назад, за спину, негромко сказав:
— Это — вон там...
34
Как бы то ни было, но Турецкий Александр Борисович, при всем своем опыте и высоких регалиях «важняка», оставался нормальным человеком, а нормальные люди в морги ходить не любят.
И хотя за жизнь свою, за годы выдающейся своей карьеры, похожей, если изобразить ее на графике в виде диаграммы, на замысловатый зигзаг, в этих не самых веселых учреждениях ему довелось побывать, наверное, сотни раз, перед каждым таким очередным визитом он испытывал внутреннее напряжение. Когда-нибудь, если все-таки доживет до лет преклонных, несмотря на бандитские пули, гнусную экологию и самолеты отечественной гражданской авиации, и засядет от нечего делать за мемуары или очерки из жизни следователей по особо важным делам, он немало страниц, наверное, посвятит разнообразнейшим психологическим нюансам людей своей специальности. И в частности, тем переживаниям, какие испытывают они в прозекторских и моргах при судебно-медицинских исследованиях и вскрытиях трупов.
Ну да ладно. Надо было ехать, и они поехали.
Состояние этого мрачного медицинского заведения поразило Турецкого и его помощников. Понятно, что в связи с прорехами в городском и областном бюджете денег на содержание отпускали преступно мало, понимал, что, вероятно, как и положено у нас, тут навели кое-какой марафет по случаю прибытия именитых столичных деятелей, но все равно то, что открылось глазам и прочим рецепторам, могло вызвать только возмущение. О том же, что тут творилось весной, летом и осенью, не хотелось и думать.
В связи с особой серьезностью события, повлекшего человеческие жертвы, следственную группу Турецкого встретили заведующий бюро судмедэкспертизы и лучшие судмедэксперты. На его выразительный взгляд и соответствующее выражение лица эти медики не то с железными, не то вовсе атрофировавшимися нервами только мрачно развели руками: что
Он оглянулся на своих — и Рыжков, и Данилов топтались за спиной у Турецкого, оба зеленые, с несчастными, затравленными глазами.
— Вот так, — сказал заведующий областным бюро судмедэкспертизы. — В знойные дни работаем в специальных масках.
— Вот-вот, — подтвердил Турецкий, это хорошо бы... Вот им двоим.
— А вам самому?
— Знаете, пожалуй, не откажусь.
— Ну, идемте.
И они вошли в небольшой зал с окнами, доверху закрашенными белой краской. Вдоль стен и посередине на трех столах лежали тела. Всего пятеро.
— У этих потерпевших аналогичные повреждения: переломы, множественные ушибы, черепно- мозговые травмы, обильные кровотечения. Вот у этого, этого и этого обнаружены разрывы внутренних органов, переломы ребер и размозжение тканей лица, — пояснил высокий мужчина, один из судмедэкспертов.
— У меня вопрос, — глухо сказал Турецкий. — Характерны ли эти телесные повреждения для тех, что наносятся в толпе и давке?
— Разумеется, — ответил другой эксперт. — И хотя у большинства смерть наступила в результате множественных повреждений, мы можем с высокой степенью вероятности утверждать, что вот эти, номер четвертый и пятый, погибли вследствие ударов по голове твердыми тупыми предметами, вероятно все-таки дубинками, и в результате падений.
— Все потерпевшие опознаны? — спросил Данилов.
— К настоящему моменту почти все. У четверых в одежде обнаружены личные документы. А вот этот, номер второй, сотрудник ОМОНа Иванчук, семьдесят седьмого года рождения, скончался в больнице вследствие проникающего ранения в плевральную область грудной клетки колющего орудия, видимо заточки. Так что, как понимаете, схватка была нешуточная.
— Ну а это, — они подошли к столу, на котором лежало тело светловолосого мужчины лет тридцати, — ну а это как раз труп Русакова Владимира Михайловича, лидера общественно-политического движения «Гражданское действие». Поступил без документов, но его тут все знали.
— Так, — кивнул Турецкий, — обстоятельства и причины его гибели меня интересуют в первую очередь. Вы же знаете, что поднялось в городе в связи с его смертью на площади. Все газеты только об этом и пишут. Прошу описать все, что вам удалось установить, максимально подробно. И еще попросил бы господ экспертов в актах судебно-медицинских исследований трупов изложить все детали точно и подробно.
— Мы исходили из тех же посылок, — сказал заведующий бюро судмедэкспертизы области. — И здесь мы действительно столкнулись с медицинскими фактами, позволяющими утверждать, что имело место целенаправленное физическое устранение с намерением дальнейшего сокрытия убийства посредством создания впечатления, что убитый получил множественные несовместимые с жизнью повреждения в результате давки. Я могу твердо заявить, что налицо признаки убийства, исполненного достаточно грубо, но... надежно.