100 shades of black and white
Шрифт:
— Нет-нет-нет… — она пытается обернуться, руками снять с себя чужую хватку, пока ее тащат по песку, словно легкую добычу.
Горло саднит и дерет от пыли, а потом путешествие заканчивается.
Рука отпускает ее, толкает в окровавленную землю лицом, а на спину обрушивается чужой сапог, не давая встать.
— Лежи, — слышится гулкий, металлический рык. — Иначе умрешь.
Все внутри просто выворачивает наизнанку от осознания того, что все плохо, все очень плохо, и сейчас ей придет конец, и Рэй все же приподнимает голову.
— Магистр,
Мужчина, взявший ее в плен, машет своему предводителю, и когда тот поворачивается в ее сторону, на мгновение Рэй понимает, что где-то его видела.
Она помнит это.
А потом в висок прилетает кулак, утягивая ее во тьму.
Она просыпается на рассвете, свернувшись в клубок. Все тело ломит, будто она спала не в своем гамаке, а висела как минимум вверх тормашками. Или будто ее протащили по всем дюнам вплоть до самого поста.
— Ауч, как же больно, — Рэй кривится и моргает, наощупь пытаясь оценить масштаб повреждений.
Сбоку, на виске, просто здоровенный ушиб, будто кулаком засадили, только…
Этого не было. Этого не могло быть.
А вот синяк есть. Такой сильный, что в правом глазу прожилки лопнули, превратив ее в жуткое подобие человека.
Рэй подрывается на ноги, скидывая с ног покрывало. Неужели она снова ходила во сне?
Раньше, еще в самом раннем детстве, с ней это случалось. Она умудрялась вставать, а затем идти куда глаза глядят, пока ее не ловили и не будили.
Ниджима довольно многолюдная, так что за пределы поста ее ни разу не выпустили, но после одного, своего последнего путешествия Рэй начала привязывать себя к гамаку за руку или за ногу.
Потому что страшнее смерти в пустыне только смерть от рук какого-нибудь извращенца, бродящего по ночам в поисках чего-нибудь особенного.
Неужели это повторилось снова?
Она тщательно осматривает одежду и подошвы ботинок.
На них налипло что-то грязное, темное, вязкое. И это вовсе не песок. А самая настоящая кровь.
Снаружи занимается кровавая заря. Такая яркая, насыщенная, что под ложечкой сосет от ощущения того, будто что-то должно случиться.
Чего? Что еще случится, если ей и так уже досталось.
Голова до сих пор гудит, и Рэй возвращается обратно в свою капсулу. Задраивает дверь накрепко, как при буре, хоть снаружи даже слабого ветерка нет, и прячется в дальнем, темном углу.
Ей просто почему-то страшно. Так страшно, что она ни за что не выйдет наружу.
Когда ты не делаешь ничего, а сегодня она занята именно этим — ничем, время тянется слишком медленно. Наверное, в какой-то момент оно даже пропадает, как теряются самые ненужные вещи, о которых никто не помнит, и Рэй засыпает.
Ей снятся черные звезды. Две здоровенные черные звезды, прожигающие насквозь. Они зовут ее к себе, как если бы она была частью их. Они разгораются все ярче и все темнее, поглощая все остальное, и скоро во сне не остается ничего.
Кроме
Рэй просыпается на рассвете. Дергается от неожиданности, падая из гамака на жестяной пол, и сдавленно шипит от боли.
Вроде все живо, цело и в полном порядке.
Она судорожно дотрагивается до правого виска, потому что ей почему-то кажется, что там будет дыра или синяк. Но там ничего нет. Просто висок, обычная кожа, и даже ни намека на царапину. И это не менее странно.
— Я не сплю, я точно не сплю, — Рэй проверяет, на месте ли посох, и он как обычно висит на петлях на стене, а ботинки чистые, и никаких пятен на подошвах нет.
А значит, все это просто сон. Глупый кошмар, которого она больше не помнит.
Хотя есть только один способ проверить.
Ей нужно в Ниджиму.
До поста Рэй добирается за рекордные минут десять вместо обычных полчаса. Наверное, потому что гонит так, что пыль забивается даже под тряпки и маску. В ушах ревет воздух, и вздохнуть сложно от напора ветра, но кое-как Рэй справляется. Оставляет спидер наверху, на дюне, а сама осторожно спускается вниз, к домам, вспоминая, как проделывала это совсем недавно.
Она была здесь.
Песок давным-давно занес все следы, если они там и были, но почему-то ощущение того, что все было совсем реальным, не пропадает.
Даже тогда, когда Рэй пялится на Ункара Платта, взирающего на нее из-за своей стойки.
— Ну и что ты мне принесла сегодня? — он не любит ждать этих никчемных людей, которые вечно копошатся и тормозят.
А Рэй просто смотрит на него, открыв рот, не понимая, как он может быть живым, если она видела его куски, разбросанные по песку.
— Н-ничего, — выдавливает она наконец из себя, все еще не понимая, где закончился сон, если он был таким настоящим.
— Ну тогда не занимай очередь, — ее отталкивает какой-то забрак, довольно агрессивно скалясь зубами, и это тоже выглядит совсем знакомо. — Проваливай!
Рэй уходит, старательно огибая знакомого «мертвеца» так, чтобы даже не коснуться ненароком.
Сейчас ей хочется очутиться как можно подальше отсюда.
Вместо привычной работы она заваливается в бар, сейчас там все равно пусто и тихо, ни души, и сидит за кружкой какого-то пойла, однако спокойствие, обещанное барменшей, так и не снисходит.
Только зубы клацают по стеклу кружки.
— Проблемы? — наверное, даже в этом тусклом свете можно заметить, как Рэй вся побледнела.
— Нет. Не знаю, — признается Рэй барменше. — У вас когда-нибудь бывало, что приснился сон, а затем он никак не закончится. Или не начнется.
— Здесь никому сны не снятся, девочка. Неправильное это место для снов, — то ли скучно старой женщине кружки протирать по двадцатому кругу, то ли вообще больше нечего делать, но она наклоняется над стойкой и словно по секрету шепчет, будто их кто-то услышать может: