100 shades of black and white
Шрифт:
— Вы же… — она осекается, понимая, что Люк знал обо всем, наверное, с самого начала. И все это время скрывал не потому, что она может взорваться, как это делает сейчас, а потому что для него это все не было достаточно важным. Для него ее двойник все это время был не более чем картонной декорацией. — Вы не понимаете. Я не боюсь ее, — говорить о «ней» все равно, что говорить о части себя, только отнятой. Отрезанная рука тоже болит.
— Я боюсь за нее, — Рэй кривится и отнимает руки. Ей лучше побыть одной. Помедитировать, что ли, пока она не подняла их остров вверх тормашками. —Простите,
Рэй запихивает свой голопад в карман падаванской куртки и вылетает из домика, несется сама не зная куда, только бы подальше отсюда.
На закате солнце ослепительно яркое, и это хорошо. Потому что никто не догадается, почему она плачет.
Смотреть на саму себя по другую сторону экрана — страшно. Рэй уже и не понимает, какая из них двоих настоящая. Та, что глядит на нее с насмешливой улыбкой, полной торжества, кажется куда более живой. Она же там, возле Рена. Держится за него, словно ее саму сносит ветром, и только он способен удержать рядом. Она ухмыляется и откидывает ото лба прядку волос, так некстати выбившуюся из прически, один в один повторяющей ее собственную. Она даже нос морщит, как это делает Рэй, когда ее слепит солнце.
И все же это просто фикция. Двойник. Картинка.
Рэй закрывает глаза и отбрасывает треклятый голопад на одеяло. Может, лучше бы она вообще ничего не знала. Какая ей разница до того, что совсем не касается ее?
Кайло Рен использует пустышку, чтобы создать видимость контроля, вот и все. Ничего личного. Кайло Рен просто хочет выиграть. Как и она.
Она так и засыпает, не раздевшись, свернувшись в клубок вокруг мерцающей картинки, обхватив себя за плечи, словно ей холодно. А еще словно голопад раскален, и она боится до него дотронуться. Боится обжечься.
Ей снится она.
Их связывает Сила. Та самая, что возникла внутри Рэй при сражении. Та самая, что дремала там несколько лет, наверное, еще с рождения. Та самая, что теперь причудливо тасует их сны и реальность, смешивая в один бесконечный кошмар.
Ей снится Рен, и снятся его прикосновения.
Он хватает ее за руки грубо, бесцеремонно, подтаскивая к себе.
Клоны ведь не сопротивляются, и Рэй обречена смотреть изнутри глазами своего молчаливого двойника, который покорно переставляет ноги, а затем опускается на постель с все той же застывшей улыбкой на губах.
— Раздевайся, — приказывает ей Рен, и она не может ему сопротивляться. Это что-то внутри или снаружи. Это что-то встроенное в ее сознание — покорность и сияющая улыбка.
Другая Рэй принимается расстегивать ворот черного платья, быстро и четко, следуя указаниям, и Рен хмурится.
— Медленнее. Крифф тебя задери, не так! — он бесится, и это заметно по его лицу, на котором нет ни капли спокойствия, только какое-то враждебное отчаяние. — Хватит, иди сюда, — и он дергает ее на себя, выворачивая запястье.
Пара секунд, и она уже в его руках. Надежно стянутая чужими объятиями, прижатая к стене и все такая же покорная.
— Не так, — он шепчет ей на ухо, отворачивая лицо так, чтобы Рэй не могла видеть его. Наверное, это то, что заводит его. Его ладонь
Он сдирает с нее одежду. Рвет ворот платья с глухим шорохом, стягивает вниз, открывая плечо и выемку шеи, чтобы целовать, а она ничего не может с этим поделать.
Ее двойник покорен. Он вытерпит все, и даже палец, который то и дело проходится по краешку ее рта, пока Рен ворочает ее как куклу, она не может прикусить. Хотя ей хочется как минимум отгрызть его и выплюнуть ему в лицо.
Все это просто сон.
Сон, который она чувствует слишком хорошо.
Рен убирает руку от ее лица, позволяя видеть, а сам подхватывает ее на руки и несет обратно на кровать.
Укладывает на живот и окончательно сдирает обрывки платья. Ей же оно ни к чему. Раздвигает ноги, удерживая своими ногами, ложится сверху, большой, тяжелый, до сих пор в одежде, которая царапает, ранит обнаженную кожу, и принимается елозить, пристраиваясь.
У него, наверное, огромный член, и Рэй хочется кричать, потому что ей дико больно. Так больно, что она хотела бы потерять сознание, сбежать из этого чужого тела, которое она ощущает как свое. Но она просто стонет в унисон со своим двойником. Стонет с каждым толчком, отзывающимся внутри болью. Стонет нежно и страстно, как это запрограмированно.
Он выкручивает ей руки назад, превращая весь мир в агонию, обхватывает за шею и заставляет выгибаться, чтобы не задохнуться своим дыханием, кусает ее за плечи, оставляя отметины, и что-то шепчет. Сбивчиво, жарко, все время вырывая из небытия, в которое она пытается соскользнуть.
— Я тебя… — вскрикивает Рен и кончает в нее, содрогаясь. Он обхватывает ее еще сильнее, и боли становится так много, что весь мир вертится, сливаясь в тусклое пятно. — Ненавижу.
— Ненавижу тебя, Рэй… Ненавижу…
Его руки скользят по ее затылку, собирая волосы в кулак и наматывая, а затем все меркнет.
Ничего больше нет.
Ее выкидывает из сна, и Рэй подрывается с криком. Грудь ходит ходуном, а сама она валится с кровати, не в силах удержаться. Падает на пол, не чувствуя тела, потому что у нее «все еще все болит», и, кажется, принимается беззвучно рыдать. Она смотрит на темный потолок, на котором не написано, что делать дальше. Там вообще ничего нет, потому что до рассвета еще слишком далеко.
Да и как разница. Ей все равно не с кем поделиться.
— Мы должны остановить это, — Рэй больше не смотрит на свое отражение на голопаде. Новая это агит-реклама, или может быть, повторение старой, ее до сих пор выворачивает наизнанку, стоит увидеть Кайло Рена. Потому что она слишком уж хорошо разглядела его в прошлый раз, во сне.
— Зачем? — пожимает плечами Люк. — Сейчас это только навредит нам, выдаст наше местоположение. Пойми, Рэй, никто не может быть уверен в твоей Силе, пока сам не увидит ее. А пока он будет водить за собой марионетку и хвастаться ею, ничего ровным счетом не случится. Кайло просто тешит свое раненое самолюбие, вот и все.