125 rus
Шрифт:
дебютировал в 1949 году - в фильме «Порт Нью-Йорк».
Прославился своими актерскими работами в фильмах «Король и я» (1956, роль короля
Сиама), «Анастасия» (1956, роль князя Бунина), «Братья Карамазовы» (1958, роль
Дмитрия Карамазова), «Соломон и Шеба» (1959, роль Соломона), «Тарас
(1962, роль Тараса Бульбы), «Адиос, Сабата!» (1971, роль Сабаты) и ряде других.
Однако по-настоящему культовый статус приобрел, снявшись в роли отважного
стрелка Криса Адамса в легендарном вестерне режиссера Джона Стэрджеса
«Великолепная семерка» (1960), который, в свою очередь, был своеобразным ремейком
шедевра Акиры Куросавы «Семь самураев». Любопытно, что спустя полтора десятка
лет в точно таком же имидже Бриннер снялся в фантастическом триллере
режиссера и писателя Майкла Крайтона «Мир Дикого Запада» (1974), где он сыграл
спятившего робота-ковбоя, неутомимо преследующего несчастных посетителей
парка развлечений будущего. Умер Юл Бриннер 10 октября 1985 года в Нью-Йорке от
рака легких.»
(источник: inoekino.ru)
На похороны Аниного папы собралась добрая половина населения города Артема. Я
торжественно примкнул к печальной процессии. Всё заканчивалось прозаичнее не
придумаешь. Особенно момент, когда я, с двумя скорбными гвоздичками выстоял в
очереди провожающих в последний путь, и увидел то, чего все с нетерпением ожидали. Я
увидел в гробу своего отца.
Пространство вновь расслоилось по своим хитрым и противоречащим здравому
смыслу законам. Мне был необходим кто-то рядом. Например, Мира, которая с
заговорщицким видом сейчас прошептала бы: «Ну я же говорила!».
С другой стороны, теперь мозаика-паззл почти полностью была сложена. Меня зовут
Андрей, как и мертвого старшего брата Ани. Я нашел у нее в бардачке свой дневник,
оформленный под ее роман, в котором повествование ведется от лица этого самого брата.
И я, и Аня не ладили с отцом. Отец-тиран
персоной.
Только одно не дает мне покоя. Сам я жив или мертв? По законам мыльной оперы,
меня во младенчестве увезли из Владивостока, где все решили, что я умер, и воспитывали
в другой семье. Но отец-то один и тот же! И тут, и там. Вот незадача. Версия с тем, что я
мертвяк изначально, выглядит гораздо логичнее. Судите сами: я немой. Меня никто не
слышит. Следовательно, одно это уже разделяет меня с реальным миром, где можно жечь
глаголом сердца людей (я обожаю этот оборот) и оповещать о своем присутствии (читай
«существовании») голосом. Плюс острая заметочка Ани в диктофоне о том, что, дескать,
только мертвые видят Миру. Я видел. Более того, я с ней разговаривал. Точно жмурик.
Аякс сдох и сам того не знал! Обхохочешься просто! Вот он, стоит и думу думает. Едет-
едет сам-сам (любимая цитата. Привет, Джеймс Джойс!). Приехал.
Стоп, а как же тогда Серёга? Он вроде живее всех живых. Хотя тоже куда-то исчез.
Нежданно-негаданно. Нехило все закручено. А как тогда я живу в гостинице? Как я купил
машину? Не могли же они продать микроавтобус невидимке. Бред какой-то.
Допустим, что все эти мои записи – есть не более, чем роман Ани. Почему тогда его
пишу я, ручкой в блокноте, правой рукой, здесь и сейчас? Кто-то даст мне ответ? Да,
кстати, Аня тоже умерла, и мы с Мирой ее похоронили – это вам как? О степени
принадлежности Миры к людям обычным, которые рождаются, живут и умирают, я и
вовсе не берусь судить…
В таких тяжелых размышлениях я стоял подле гроба своего отца и усиленно пытался
похоронить осознание другой, не менее тяжкой действительности. Получается, Аня – моя
родная сестра. Здорово, великолепно. Влез в лес по самый оу йес. Хорошо хоть она этого
не знала. Земля пухом, царство небесное. Ну и дела.
Черт возьми, обалденно.
Юл Бриннер выкуривал по несколько пачек сигарет в день, в чем и раскаялся на
смертном одре. Мы с отцом поспорили, что я не начну курить, мне тогда было лет
двенадцать. Это было девятого сентября. 09.09. Или в римском варианте – 9.IX, не так
красиво. Я написал прямо на письменном столе «Не буду курить» и вырезал дату. На что
мы спорили, я уже и не помню. Отец был ярым противником табакокурения. На дух не
переносил сигаретный дым в помещении. А я не выдержал, и вот курю уже с тринадцати
лет. С двадцать пятого апреля. Отец только повел носом в подъезде, куда я выходил
тайком, потому что на балконе тебя могут застукать, и я уже знал, что моя дешевая