13 маньяков
Шрифт:
– Приветствую тебя, мой друг Федор, и прошу садиться.
Говорил Доржиев по-русски, довольно чисто и бегло.
– Я также приветствую тебя, кхенпо Агван, – ответил Щербатской, усаживаясь на одно из указанных хозяином мест. – Я не забыл своего обещания.
С этими словами он извлек из кармана мундира небольшой кисет. Лицо Доржиева тронула улыбка.
– Я благодарю тебя, друг мой. В западном мире много удивительных вещей, но кофе воистину занимает достойное место среди их сонма.
– Зерна прибыли к нам
Доржиев позвонил в небольшой колокольчик. Спустя мгновение в дверях появился монах-прислужник.
– Принеси кувшин воды и глиняную посуду, которую я привез с Запада, – распорядился Доржиев на монгольском. – Пиал возьми по числу гостей.
Монах кивнул и исчез за дверями. Агван перевел взгляд на Щербатского.
– В последние дни ты выглядишь беспокойным, – заметил он. – Скажи, что случилось? Плохие новости от твоего владыки?
– Нет, – качнул головой Федор Ипполитович. – Новостей пока нет – ни плохих, ни хороших. Вероятно, письмо все еще в пути.
– Возможно. А где мой товарищ, Буда Рабданов?
– Буда занемог. Внезапная болезнь приковала его к постели.
– А кто пришел с тобой?
Щербатской бросил на Жданова короткий взгляд.
– Это мой старый товарищ. Мы обучались вместе. Его зовут Георгий.
– Я рад нашему знакомству, Георгий. Долго пробудете в Урге?
– До окончания зимы, – ответил Жданов с вежливым кивком головы. – После чего отправлюсь с моими товарищами в дальнейший путь.
– Вы – путешественник? – спросил Доржиев.
– Да. Я ученый, прибывший, чтобы узнать больше о здешней земле.
– Стремление к знанию – благородная черта, хоть и не всегда ведущая к просветлению. Пусть ваше путешествие будет удачным.
В комнату вошел служка. На подносе, который он держал перед собой, стояли три небольших глиняных чашки, мельница, кувшин и турка в небольшом поддоне с песком. Ее полированная ручка ловила блики зажженных свечей. Поставив поднос на столик перед Агваном, слуга отошел на несколько шагов и замер слева от выхода.
– Могу ли я просить тебя оказать мне честь в приготовлении этого напитка? – спросил Доржиев у Щербатского.
Федор Ипполитович с улыбкой кивнул.
– Почту за честь приготовить напиток для своего друга.
Раскрыв кисет, он пересыпал зерна в мельницу и принялся вращать рукоять, неспешно перетирая их.
– Значит, от твоих владык по-прежнему нет вестей? – спросил Доржиев, наблюдая за действиями Щербатского.
– Увы, – ответил тот, – дорога сюда далека, а сложные вопросы требуют размышлений, не более коротких, чем эта дорога.
– Почему ваш император не желает помогать далай-ламе? – Похоже, Агван Лобсан не намеревался говорить обиняками.
Федора Ипполитовича такой поворот врасплох не застал.
– Его величество не дал отрицательного ответа, – уклончиво сообщил он. –
Он пересыпал смолотые зерна в турку, залил их водой из кувшина и поставил на угли, тлевшие рядом в небольшой напольной жаровне.
– Россия не желает вступать в открытый спор с династией Цинь. Вопрос принятия далай-ламы прежде всего затронет интересы Англии, но Китай, опираясь на ее поддержку, также стремится к присоединению Тибета – во всяком случае, пока власть находится в руках императрицы Цыси.
Густой кофейный аромат наполнил комнату. Федор Ипполитович расставил чашки – две коричневые и одну с тонким узором по краю – и разлил напиток. Одну из простых чашек он передал Жданову, вторую взял сам. Доржиев взял третью. Едва слышно скрипнула дверь – вышел из комнаты слуга.
– Вдовствующая императрица не вечна. Когда она покинет этот мир для следующего перерождения, ее племянник вернет себе полноту власти, – заметил Агван, поднеся чашку к лицу и осторожно втянув ноздрями поднимающийся над ней пар.
– Досточтимый кхенпо, – вдруг подал голос Жданов, – не сочти дерзостью – ты не разрешишь мне взглянуть на твою чашку?
Щербатской бросил на товарища изумленный взгляд, Агван же, не показав ни лицом, ни жестами даже малейших признаков удивления, протянул чашу просящему.
– Не думал, что такая простая вещь может заинтересовать твоего друга, – обратился он к Федору, – ведь она родом из вашей земли.
Жданов принял чашку и, прежде чем Щербатской успел ответить на замечание собеседника, слегка покачнулся, будто потеряв равновесие, и уронил ее на пол. Кофе коричневым пятном растекся по ковру, тут же впитавшись в ворс.
– Я смиренно прошу простить меня, – Жданов низко наклонил голову, – мне следовало быть аккуратнее. Я приношу свои глубочайшие извинения и прошу принять взамен мою чашу. Еще раз прошу меня простить.
Щербатской наградил его взглядом, в котором одновременно читались недоумение и гнев. Доржиев коротко кивнул.
– Не стоит извиняться, – голос его оставался спокоен, но во взгляде промелькнула странная искра. – Всякий человек – пленник своего тела, и обрести над ним полную власть можно, лишь достигнув бодхичиты.
– Истинно так, – согласился Жданов, словно не заметив реакции своего товарища.
Дальнейшая беседа продлилась недолго. Спустя полчаса гости распрощались с хозяином и покинули территорию монастыря. Прощаясь, Доржиев пристально посмотрел Георгию Филимоновичу в глаза, словно задавая какой-то вопрос. Жданов, церемонно поклонившись, вышел.
Как только они оказались в коридоре, Щербатской остановился, развернувшись к товарищу и буравя его гневным взором:
– Жорж, изволь немедленно объясниться! Что за ребяческие выходки? Зачем тебе понадобилась чашка Агвана?