13 маньяков
Шрифт:
– Нельзя терять ни минуты. – Георгий Филимонович резко поднялся со своего места, пыхнув папиросным дымом, словно паровоз. – Отведи меня к нему!
– К Рабданову?
– Да нет же! К медику твоему, Дашевичу.
– Жорж, ты опять принялся за свое! Я с места не двинусь, пока ты не объяснишь причин, по которым тебе нужно…
– Хорошо, голубчик мой, хорошо, – прервал его Жданов. – Два года назад я стал свидетелем случая, когда отравленного мышьяком человека приняли за больного холерой.
– Отравление… – Щербатской прикусил губу. – Ты считаешь,
– Сценарий один и тот же, без сомнения! От восточных отравителей, признаюсь, я ждал большей изобретательности…
– Погоди-погоди, теперь уж ты упускаешь важные детали, – Федор Ипполитович живо включился в игру ума, затеянную товарищем. – В то, что отравитель загримировался под слугу Доржиева, я могу поверить. Могу поверить и в то, что он сумел примерить личину Агафона. Но чтобы он одновременно мог сойти за монгола и русака – уволь, в это я никогда не поверю.
– И верно. – Жданов разом умерил свой порыв, снова опустившись в кресло. – Но все-таки пропажа слуги в русском консульстве, внезапная болезнь важного переговорщика – и все перед отравлением персоны еще более значимой… Эти события кажутся мне взаимосвязанными.
– Ну хорошо, – согласился Щербатской, – пойдем к Аркадию Семенычу. Думаю, от того, что мы справимся о здоровье Буды Рабданова, беды никому не будет.
Дашевича, коренастого, ширококостного мужчину, разменявшего недавно пятый десяток, товарищи обнаружили в небольшом лазарете, пристроенном к зданию консульства. Выйдя к гостям, вызванный одним из помощников, вид он имел крайне озабоченный.
– Что вам угодно, Федор Ипполитович? – спросил он ворчливо, тщательно вымыв руки и протерев их после того спиртом, распустившим по покою крепкий, щекочущий ноздри запах.
– Да вот, Аркадий Семенович, хотел справиться о здоровье Рабданова…
– Плохо, – отрезал медик, – черная оспа. Вы привиты, я надеюсь?
– Д-да, – запнувшись, ответил Щербатской.
Дашевич удовлетворенно кивнул.
– Вот и славно. А теперь, господа, прошу меня оставить. Состояние больного крайне тяжелое, а лечить его, без преувеличения, нечем. Прошу извинить.
Когда двери лазарета закрылись за ними, Федор Ипполитович обернулся к Жданову.
– Вот ведь напасть какая! – произнес он обеспокоенно. – Только этого нам и не хватало. Но один положительный момент тут все же есть – версия твоя не нашла подтверждения.
– Я бы не спешил с выводами, голубчик мой, – покачал головой Жданов. – А окажи-ка мне еще одну любезность: давай наведаемся в комнату твоего пропавшего Агафона.
Щербатской отрицательно покачал головой:
– Я бы и рад, Жорж, только ведь дверь заперта. Я через стены проходить не выучился еще.
– Напрасно, голубчик, напрасно. Чрезвычайно полезное умение, – улыбнулся Георгий Филимонович. – Но шутки в сторону. Мне нужно, чтобы замок на его двери вскрыли.
– В уме ли ты? – Щербатской шумно втянул воздух, вскинув брови. Кожа на гладко выбритой голове его при этом заметно сдвинулась.
Жданов пригладил
– Выходки твои час от часу все сумасброднее становятся, Жорж.
Чиркнув спичкой, Георгий Филимонович раскурил папиросу.
– Как знаешь, Федор. Только попомни мое слово: за этим замком Агафон твой – мертвый лежит.
– Типун тебе на язык, – нахмурился Щербатской. – Нет, Жорж. Хочешь – обижайся, да только я тебе тут не помощник. Если так неймется, иди к консулу и расскажи все это ему.
– Эх, Федор! Нет в тебе азарта. – Жданова, похоже, резкий ответ товарища нисколько не расстроил. – Значит, пойду спать. Утро вечера мудренее. А заодно ужином озабочусь – вся эта суета нагоняет зверский аппетит.
– Если хочешь, – Щербатской выглядел несколько смущенным, видимо раскаиваясь в своей несдержанности, – я могу составить тебе компанию.
– Буду весьма рад, голубчик мой, Федор Ипполитович. Тем паче что я, признаться, не знаю даже, где мне этот самый ужин раздобыть.
Спустя полчаса, сидя друг напротив друга за небольшим столом в одной из комнат Щербатского, используемой им, как видно, именно в качестве столовой, товарищи оживленно обсуждали последние петербургские сплетни, привезенные Ждановым. Свежесть их, само собой, была сомнительна, но лишенный фактически всякой неформальной связи с Северной столицей Федор Ипполитович был рад и этому. Еда, которую подавали в консульстве, была незатейлива – щи да каша из привозных крупы и овощей да местная говядина и конина, жесткие, словно подметка. Чтобы скрасить скудность блюд, Щербатской поставил на стол небольшой графин водки из неприкосновенного запаса. Поставки в эти края были редки и нерегулярны, а спиртное в списки первой необходимости не входило. Оттого немногочисленные запасы его береглись для самых редких случаев.
– Что ты недоговариваешь, Жорж? – вдруг спросил Федор, резко меняя тему. Жданов вскинул бровь. – Нет, ты не гримасничай, я ведь тебя еще со студенческих лет помню. С чего ты взял, что Агафона убили? Ведь с Рабдановым не подтвердилось!
Жданов, усиленно пережевывая особенно жесткий кусок мяса, какое-то время не отвечал. Наконец расправившись с ним и вытерев губы салфеткой, он торжествующе улыбнулся:
– Значит, остался-таки юношеский запал в тебе, Федор. Это хорошо.
– Не ерничай, рассказывай давай. – Несколько выпитых рюмок расслабили Щербатского. Полные щеки его раскраснелись, а бритая голова покрылась испариной.
– Новых фактов не появилось, – заявил Жданов, назидательно подняв вилку с наколотым на нее куском соленой конины. – Но и старая гипотеза от того не распалась.
– Это почему? – удивился Федор.
Жданов снова взмахнул вилкой.
– Почему? Потому что оспа ничем не хуже мышьяка. К твоему сведению, англичане еще два века назад использовали ее, когда воевали с аборигенами в Америке. Чтоб не лезть под дикарские стрелы, они подбрасывали им одежду, вещи, одеяла больных. Целые племена вымирали.