1415. Азенкур. Новая история
Шрифт:
Мы можем оспорить сообщение Монстреле о том, что три четверти английской армии шли пешком, но не его предположение о том, что они "были истощены не только из-за битвы, но и из-за голода и других неудобств". Англичанам не хватало припасов до битвы, и победа не облегчила эту проблему. Ни одна хроника не упоминает о захвате провизии у побежденной армии или в соседних деревнях. Некоторые из воинов и пленников, могли быть ранены, что создавало дополнительное бремя. Армия, вероятно, двигалась в тесном строю, чтобы избежать опасности засад на флангах. Хроники Булони свидетельствуют о том, что гарнизон действительно совершал вылазки, вероятно, чтобы выяснить, не собирается ли Генрих двинуться на их город, поскольку этого сильно опасались после того, как 26 октября туда пришло известие о победе англичан, и что гарнизон атаковал некоторые отряды английской армии, взяв несколько человек в плен. Лефевр (который, возможно, все еще был с армией, хотя мы не можем быть в этом уверены) рассказывает, что Генрих всегда размещал своих французских пленных между авангардом и основной частью армии (batailles).
Хронисты подчеркивают радушный прием, оказанный Генриху в Кале. По рассказам Лефевра и Ваврена, он был принят капитаном и жителями, которые вышли встречать его почти до Гина, сопровождаемые священниками и клерками с крестами и знаменами городских церквей, и все они пели "Te Deum". Как только он оказался в Кале, население встретило его криками "Добро пожаловать, наш суверенный лорд", а дети приветствовали его криками "Ноэль". [732]
732
Возможно, в Кале продолжали ежегодно отмечать эту битву. В конце 1530-х или начале 1540-х годов в тексте, призывающем Генриха VIII начать ежегодные праздники в честь победы над Папой, приводились в качестве примера ежегодные празднования Азенкура в Кале (Sources, 278).
733
E403/622 m. 2 (платежи Роджеру Лече 30 октября).
Бургундские хронисты предполагают, что как только король в Гине узнал, какие лишения испытывают его солдаты, он как можно скорее выделил средства на перевозку их в Англию. По условиям контрактов он должен был обеспечить обратную доставку, но, как и в начале экспедиции, он не хотел привлекать торговые суда. Суда были предоставлены двору короля [734] , но другие капитаны должны были ждать своей очереди и платить судовладельцам напрямую, имея право требовать от короны возместить 2 шиллинга за человека и 2 шиллинга за лошадь. Были ли это фактические расходы, которые нес капитан отряда, или же последний получал прибыль или убытки, неизвестно. На отправку войск обратно уходило много дней. Вследствие этого, для удобства управления и во избежание неравенства в продолжительности службы, в марте 1417 года было решено, что капитаны должны получать жалование в течение восьми дней после отправки. Поэтому все отряды были оплачены до 23 ноября. Счета, составленные после кампании, содержат полезные подробности о транспортном обеспечении. Как и во время перехода из Англии во Францию, отряды, по возможности, держались вместе. В некоторых случаях мы можем видеть, на каких судах они переправлялись. Большинство было доставлено в Дувр или Сандвич, но некоторые отправились в Портсмут и Саутгемптон. Указано не только количество людей, но и лошадей. Граф Оксфорд, например вернулся с двенадцатью лошадьми; у его тридцати девяти латников было семьдесят семь лошадей. Из восьмидесяти четырех лучников тридцать семь вернулись с лошадьми, остальные без них. [735]
734
E403/622 m.3 (учтены в соответствии с 23 ноября).
735
E101/46/36.
Согласно Ваврену и Лефевру, Генрих отбыл из Кале 11 ноября. Его прибытие в Дувр датируется 16 ноября в "Gesta" у Тита Ливия и Псевдо-Эльмхема. Таким образом, не похоже, что король спешил вернуться в Англию, несмотря на то, что парламент должен был открыться 4 ноября. Можно предложить несколько причин этой задержке. Первая заключается в том, что он ждал прибытия в Кале Рауля де Гокура и других пленников отпущенных под честное слово из Арфлера, которые должны были прибыть в Кале к дню Св. Мартина, 11 ноября. [736] Вторая причина заключается в том, что он медлил, пока вся его армия не переправилась в Англию. Третья причина заключается в том, что он рассматривал возможность остаться во Франции для продолжения военных действий. Об этом упоминают только Тит Ливий и Псевдо-Эльмхем. Последний приводит более длинный рассказ, утверждая, что король советовался со своими "людьми" о том, следует ли предпринять попытку взять Ард и другие крепости на пути к Кале. Мнение лордов было против этого. В формулировке Псевдо-Эльмама, "было принято решение, что столь чудесных побед, дарованных королю божественным провидением и без серьезных трудностей для него самого и его армии, должно хватить для его чести на данный момент". Кроме того, по их мнению, волею судьбы в будущем наступят времена, подходящие для исполнения его желания. Интересно, что у Тита Ливия, где Ард не упоминается особо, альтернативой продолжению кампании для короля является возвращение армии домой на несколько месяцев для восстановления сил. Учитывая масштаб победы, было бы неудивительно, если бы даже в этот момент король уже обдумывал новое вторжение. На открытии парламента 4 ноября канцлер говорил о том, как хорошо началась "благоприятная, почетная и выгодная экспедиция" короля, и что поэтому необходимо провести обсуждение и оказать королю поддержку, "такую, которая будет подходящей для завершения и продолжения экспедиции". В ответ на это общины согласились перенести второй платеж светской субсидии со 2 февраля на 13 декабря. Однако армия была распущена, несмотря на то, что формально она была собрана на двенадцать месяцев, а прослужила всего четыре.
736
Семнадцать человек, безусловно, были оставлены в Кале с 17 ноября по 10 декабря (E406/29), но сам де Гокур был доставлен в Англию вместе с королем.
Продвижение короля в Лондон не отмечено в "Gesta", но подробно описано в хронике "Brut", поскольку она включает в себя городские записи, представляющие интерес для этого стиля простонародной хроники. После Дувра Генрих отправился в Бархэм Даун, где его встретили представители союза Пяти Портов, которые преподнесли ему золотой неф. Это также позволило вставить историю о том, что герцог Орлеанский посчитал 10.000 воинов, собранных союзом Пятью Портами, новой армией. Затем Генрих прибыл в Кентербери, где его встретили горожане и духовенство и сопроводили в собор. Там он совершил жертвоприношение у святилища Бекета. Затем он отправился через королевскую резиденцию в Элтеме в Лондон. Ни во время продвижения из Дувра в Лондон, ни во время въезда в Лондон 23 ноября нет никакого намека на то, что его сопровождало большое количество его победоносной армии. В "Gesta" прямо говорится, что при въезде в Лондон у короля не было "внушительного эскорта с впечатляюще большой свитой", а только "несколько самых доверенных членов его двора и сопровождавших его рыцарей, герцогов, графов и маршала охранявших его пленников". Армия прекратила свое существование, как только покинула Кале. Увы, у нас нет материалов, рассказывающих о передвижениях отдельных лиц или отрядов после того, как войска высадились в Англии.
Что касается французов, то ситуация та же. Весть о поражении была доставлена королю и дофину в Руан. В "Religieux" содержится пространное обсуждение этого вопроса с предполагаемым ответом на желание короля узнать количество погибших.
Французские пленные
Между тем, была одна группа людей, для которых последствия битвы были весьма своеобразны — это французские пленные. Хронисты выделяют их по той же причине, что и погибших — среди них были люди очень высокого статуса. Большинство хроник называют имена большей части или всех из "большой шестерки" — герцогов Орлеанского и Бурбонского, графов д'Э, Вандома и Ришмона, а также маршала Бусико. Все шестеро представляли потенциальный доход в виде выкупа, но их ценность выражалась для Генриха не только в деньгах. Их плен остался живым символом поражения Франции на долгие годы. Это, а также интерес к судьбе пленников, побудило хронистов включить рассказы о них в хроники после битвы. Сначала мы видим, как они прислуживают королю на пиру в ночь на 25 октября. Псевдо-Эльмхем приукрасил этот факт, напомнив нам, что это были те самые принцы, которые утром верили, что возьмут Генриха в плен. Это приводит к морализированию судьбы: "ибо такова перемена судьбы, совершаемая десницей Того, Кто над всеми". Лефевр и Ваврен приводят еще одну историю о походе в Кале, имеющую практически ту же цель. На привале король послал герцогу Орлеанскому вино и хлеб, но тот не стал есть. Когда король спросил его о причине, герцог ответил, что соблюдает пост. Это послужило поводом для еще одной королевской речи, в которой говорилось, что победа была достигнута благодаря желанию Всевышнего наказать французов за излишества, грехи и злые пороки, царившие в их королевстве. Подтекст двоякий: герцог постился, потому что знал истину толкования Генриха, и что, если бы он и другие сеньоры проявили больше смирения перед битвой, все могло бы сложиться иначе.
Учитывая их статус, с герцогом Орлеанским и его товарищами по плену после битвы обращались хорошо, но при этом тщательно охраняли. История у Лефевра и Ваврена заканчивается замечанием, что "они продолжали ездить верхом в полном порядке, как и всегда, за исключением того, что после битвы они больше не носили свои доспехи, как раньше". Другими словами, им не разрешалось носить защитное снаряжение. Разрешалось ли пленникам носить клинковое оружие, что было очень важным признаком статуса, не указано. Предположительно, после пленения им не разрешили вернуться во французский лагерь, чтобы забрать свои вещи. Дез Юрсен рассказывает, что Генрих подарил им всем по дамасской мантии для банкета, который, по его словам, состоялся в воскресенье. Если это правда, то у короля, должно быть, были излишки одежды в его королевском багаже! Интересно отметить, что Жильбер де Ланнуа, освобожденный из плена в Англии, получил двадцать золотых монет (ноблей) от своего "хозяина", сэра Джона Корнуолла, чтобы купить себе доспехи. [737] О том, что пленников держали под надежной охраной, говорит рассказ в Лефевра и Ваврена о том, что в походе от Азенкура до Кале Генрих "всегда размещал своих французских пленников между авангардом и основной частью армии" (batailles). Кроме того, вполне вероятно, что им разрешалось держать при себе лишь нескольких своих приближенных слуг. Грюэль рассказывает, что когда Ришмон отправился в Англию, с ним остался только один слуга, Жаннин Катуи. Начиная с ночи битвы и далее, знатные пленники должны были размещаться рядом с королем и его окружением. Это было сделано, опять же, для обеспечения их безопасности, но также являлось признанием их статуса. Подобным образом они были размещены вместе с Генрихом в замке Гина до официального въезда в Кале, и, возможно, в основном содержались в Гине до тех пор, пока их не перевезли в Англию вместе с королем.
737
Oeuvres, 50.
Хронисты рассказывают нам еще о нескольких французах, доставленных в Англию в качестве пленников, таких как Рауль де Гокур и его товарищи, защитники Арфлера, которые сдержали свое обязательство явиться в Кале 11 ноября. Неясно, как и когда они узнали о победе Генриха. Предполагается, что они отправились в Руан после сдачи Арфлера. Жильбер де Ланнуа рассказывает, что он был доставлен из Кале в Англию, где его держали до тех пор, пока не договорились о выкупе в 1200 экю. Однако, как и в случае с погибшими, хроники не сообщают общего числа пленных. Как показано в Приложении С, многие хронисты называют "большую шестерку", наряду с расплывчатой фразой о других пленных. Только два текста дают большее число. Уолсингем дает общее число "до 700, как говорят", а одна из версий хроники "Brut" предполагает 800. Если запись в бухгалтерской книге Солсбери основана на информационном бюллетене, то в нем сообщалось только о шести лордах, с добавлением "и других джентльменах". Это могло быть преднамеренным умолчанием правительства, поскольку убийство пленных уменьшило их потенциальное число, но это может быть слишком современный взгляд. Английские авторы считали победу значимой не из-за количества взятых пленных, а просто из-за статуса знатных пленников. Как мы увидим, в административных документах есть свидетельства о других пленниках, отпущенных за выкуп.
Некоторые французские хронисты приводят более высокие цифры по пленным, как и по убитым. Их целью было подчеркнуть масштаб катастрофы, которую Азенкур представлял для их страны, и с этой целью преувеличение вполне ожидаемо. Наибольшее число (2.200) приведено в "Chronique de Ruisseauville". Цифры в "Religieux" (1.400, с четырьмя именами), Монстреле (1.500) у Лефевра и Ваврена (1.600) достаточно близки, чтобы предположить общее количество, и соответствует числу оглашенному на вселенском соборе католической церкви в Констанце - 1.500 человек. [738] Кроме того, все эти хронисты подчеркивают, что пленные были "людьми с именем" или, как иначе выражаются, "рыцарями и эсквайрами". Четырнадцать человек названы всеми тремя бургундскими хронистами, а всего они упомянули восемнадцать разных человек. Как правило, они делают акцент на людях из Артуа и Пикардии. Две семьи представлены как отцом, так и сыном. Другие хроники также дополняют имена главных пленников, исходя из их регионального интереса. Так, Грюэль называет имена четырех бретонцев из отряда Ришмона. Динтер называет пять имен из отряда герцога Брабантского, один из которых назван "из Брюсселя". Дез Юрсен называет имена двух пленников по совпадению. В своей первой версии он упоминает бальи Булони, "который, будучи предупрежденным, оказал сильное сопротивление", что отражает некий инцидент, о котором нам сейчас ничего не известно. Он утверждает, что вторая версия битвы была сообщена ему неким Тромагоном, камер-юнкером Карла VI, который был взят в плен и был отпущен для сбора выкупа, назначенного в размере 200 франков. Здесь подразумевается, что Тромагон был увезен в Англию, но ему позволили вернуться, чтобы собрать выкуп, поскольку дез Юрсен добавляет, что герцог Орлеанский выступил поручителем за него в этом деле. [739]
738
Wylie, Henry V, ii, 243, n. 8.
739
Идентификация Тромагона неясна. Гасконец с таким именем командовал Понтуазом в 1417 году, а Луи Тромагон бретонского происхождения сражался во французской армии при снятии осады Орлеана в 1429 году. (P. Contamine, "Les arm'ees francaise et anglaise `a l''epoque de Jeanne d'Arc", Revue des soci'et'es savantes de Haute-Normandie. Lettres et sciences humaines, 57 [1970], 17). Жильетта де Тресмагон была одной из фрейлин герцогини Орлеанской в 1394 году. (Wylie, Henry V, ii, 245, n. 6).