18+, или Последний аргумент
Шрифт:
Серпухов стер улыбку с лица.
– Послушай, Валентина. Я тебя нашел не для политических дискуссий. Россия имеет право защищать свою безопасность, как любая другая страна. Когда Советский Союз начал поставлять оружие президенту Никарагуа Даниэлю Ортега, Рональд Рейган организовал там восстание и сбросил Даниэля. А если Америка начнет вооружать Порошенко, нам придется убрать Порошенко. Это политическая реальность, и я тебе советую быть на той стороне, которая победит.
– А ваша сторона победит?
– Обязательно! И запомни: побеждает не тот, у кого бабок больше, а тот, у кого, извини меня, яйца круче. Европа отдаст нам Крым и даже всю Украину не потому, что она слабее нас, а потому что боится воевать. В Белом доме у него, может, и толще, но ему лишь бы дали в гольф
– Или? – спросила Валенсия.
Генерал Серпухов встал:
– Или с тобой уже не я буду разбираться, а совсем другие люди. Удачи тебе, племянница. Телефон «Камиллы» у тебя есть.
С этими словами он сделал последний глоток кофе американо, поставил на стол бумажный стаканчик и вдруг наклонился к Валенсии и поцеловал ее в затылок.
– Держись, Валюша. Не подведи нас. Пока. – И спокойно пошел к выходу из супермаркета.
Сквозь стеклянную стену магазина Валенсия видела, как мимо людей с магазинными тележками он прошел по залитой солнцем парковке к своему серому «Форду», и как этот «Форд» покатил к выезду на Первую дорогу. И почти в это же время в разных концах парковки тронулись другие машины, тоже покатили к выезду. Но имели они отношение к генералу Серпухову или нет, этого Валенсия не знала. Да и не это было самое важное. Важней было то, как уверенно вел себя тут, в сердце Америки, этот генерал ФСБ. Словно он уже выиграл Третью мировую войну.
14
После ослепительного августовского солнца ей показалось, что внутри церкви Святой Троицы темно и даже холодно. Высокие готические стены сходились где-то очень высоко темным стрельчатым куполом, в огромном пространстве храма с двумя рядами деревянных скамей не было молящихся, и только впереди, за высокими горящими свечами и амвоном, ярко сиял трехъярусный витраж с величественным Иисусом Христом и шестью апостолами – по три слева и справа от Него.
Это была не первая попытка Валенсии зайти в церковь, но две другие не в счет, потому что тогда она попадала на утреннюю мессу, а ей хотелось побыть тут одной и, если удастся, поговорить со священником. Никогда прежде она не молилась, не знала никаких молитв и даже не знала, была ли она крещена при рождении. Однако сегодня в церковном расписании она сразу после службы «Святая Евхаристия» нашла небольшой перерыв и отсидела, покрыв по примеру других женщин голову платком, мессу с баховским органом и молитвами. А когда церковь почти опустела и еще не наполнилась туристами, Валенсия прошла по проходу между скамьями к амвону и стала на колени, глядя вверх на Иисуса, Сына Божьего, в центре яркого витража.
Это, конечно, не прошло мимо внимания пожилого священника, закончившего службу. Он подошел к ней, перекрестил и протянул руку для поцелуя. Но Валенсия не поняла этого жеста, ухватила его руку ладонями и сказала горячо и негромко:
– Падре, помогите мне!
Он чуть улыбнулся:
– Ты первый раз в церкви?
– Да, падре.
– Крещеная?
– Не знаю, святой отец. Мама умерла, когда мне было пять. А больше не у кого спросить.
– Нужно исповедаться и причаститься. Встань…
Но она не встала и даже не выпустила его руки.
– Выслушайте меня! Прошу вас!
Он нахмурился, понимая, что она не встанет и даже руки его не отдаст, пока он не выслушает ее. Но столько горячей мольбы было в ее голосе и так красивы были ее глаза, что он уступил:
– Слушаю тебя. Ты беременна?
– Нет, святой отец, нет, не в этом дело! Всё еще хуже, – проговорила она, торопясь и боясь, что он не дослушает ее. – Три силы тянут меня в разные стороны, понимаете? Ужасные силы! Я люблю свою первую родину, Кубу. И ради нее я обязана сделать то, о чем не могу вам сказать. И еще одну родину я люблю, ту, которая воспитала меня. И для нее я тоже должна, обязана сделать то, о чем не могу вам сказать. И Америку я люблю, это моя третья родина, падре. Но каждая родина требует свое, противоречащее другой, понимаете? Как мне быть?
– Сначала отдай мою руку…
Валенсия
– Молись и жди. Господь управит.
И с этими словами скрылся за амвон.
А Валенсия стояла на коленях и беззвучно плакала, ведь она осталась наедине со всеми тремя ужасными силами, которые мучали ее теперь каждую ночь, каждую ночь. И еще – наедине с огромным витражом, с которого, как ей показалось, на нее в упор смотрели Сам Христос и Его апостолы.
15
37
Валенсия шла по горящему лесу, над головой белым огнем полыхали еловые ветки… А через секунду – русский снег, детские лыжи скользят перед глазами, а она почему-то идет по снегу босиком… И – ураганный ветер катит на нее гигантские волны на пляже в Гуардалаваке… И пионерский костер на берегу Черного моря, красные искры летят в черное небо… А из этого черного неба черная пантера бросается ей на грудь и рвет ее когтями… И «дядя Иван» несет ее, малышку, к самолету с надписью «АЭРОФЛОТ», а она брыкается и отталкивает его кулачками… И все это под песни, которые она пела сначала в детдоме «Casa de Ni~nos Sin Amparo Filial», а потом в пионерском лагере «Ласточка» на берегу Черного моря и от которых невозможно отвязаться: «Y se acabу la diversiуn, llegу el comandante y mandу a parar…», «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз…», «Here remains the clear, / the entrance? Able transparency / of your presence / Comandante Che Guevara»…
По несколько раз за ночь она просыпалась вся в поту, даже подушка была мокрая. А утром чувствовала себя разбитой, словно всю ночь дралась с кем-то не на жизнь, а на смерть. А может, и вправду дралась – дважды приезжала из Бостона Мария (она открыла там первый филиал их «Школы интима»), и дважды Валенсия не пустила ее ночью в свою постель, просто вытолкала кулаками…
Седьмого октября ее разбудил телефонный звонок. Валенсия дотянулась до айфона, который лежал на тумбочке рядом с кроватью, сказала сухим сонным голосом: