19 египетских рассказов

Идрис Юсуф

Тук-так-так.

Тук-так-так.

Печальные тучи плыли над Александрией, и лица людей были не менее печальны, они выражали волнение и страх.

Однажды вечером, когда стрелка часов приближалась к десяти, завыли сирены воздушной тревоги. От этого воя леденела кожа и от страха перехватывало дыхание.

В твою комнату донеслись звуки шагов спускавшихся по лестнице людей, крики женщин, голоса мужчин, плач детей. Ты выбежал из комнаты, чтобы позвать Джамилю Джамалят.

Смуглая худенькая девочка

громко ответила:

— Я иду.

Твоя комната служила убежищем для обитателей всего дома, а Джамиле Джамалят принадлежало самое лучшее место в этом тесном убежище.

Когда вместе с другими ты слышал, как на Александрию падали бомбы, казалось, что сердце вот-вот вырвется из груди. Собравшиеся повторяли:

— О господи, покровитель… Нет бога, кроме аллаха… Спаси, о всевышний.

Басюуни, ты презрел смерть и не поддался гнетущему страху, который, почти касаясь тебя, подавлял волю людей, нашедших в твоей комнате убежище.

Ужас охватил Джамилю Джамалят. Пробив себе дорогу через теснившихся людей, ты в темноте нашел будильник и вернулся с ним к девочке. Чтобы отвести от малышки страх, ты принялся вращать ключик, пока будильник не зазвенел. Ты сказал ей:

— Слушай, какой чудесный колокольчик…

И тебе, Басюуни, удалось отвлечь внимание Джамили Джамалят от взрывов разрушительных бомб.

Через час сирены возвестили об окончании налета.

Заметив, что собравшиеся облегченно вздохнули, Джамалят захлопала своими маленькими ладошками и воскликнула:

— Кончилось… все… все…

Тук-так-так.

Тук-так-так.

На другой день ты вышел из дому, чтобы посмотреть на разрушения, которые принес ночной налет. Рассказывали, что многие рабочие покинули свои жилища у въезда в Александрию, так как этот район часто подвергался налетам авиации. В тот вечер, когда завыли сирены, эти рабочие ехали в трамвае по улице аль-Каббари. Трамвай остановился, все вышли из него и укрылись под навесом, предназначенным для продажи голов скота и потому названным «бойней».

Ты узнал, Басюуни, что бомбы упали на эту бойню, убив всех укрывшихся там людей.

Ты отправился туда, чтобы взглянуть на жертвы, и содрогнулся.

Повсюду лежали трупы; оторванные ноги, руки, пальцы виднелись из-под навеса. А вот слева — чья-то залитая кровью голова.

Разорванные человеческие тела. Кровавая судьба, ужасная гибель.

В тот день, Басюуни, ты узнал, что погибло более двадцати пяти мужчин и женщин.

Начали поднимать рухнувший навес и извлекать трупы. Это оказалось изнурительной и мучительной работой. После этого случая в тебе усилился страх перед войной.

О Басюуни, раньше ты не боялся войны, так как не знал ее последствий. Но увидев обезображенные трупы под навесом, ты понял, что война ужасна. По дороге домой, Басюуни, голова

у тебя разрывалась от мрачных мыслей, а душа стонала под тяжестью горестных раздумий. Ты не раз наблюдал на фабрике, как машины жестоко калечили пальцы рабочих, а однажды даже видел, как рабочий упал в бассейн с кипящей водой. Но зрелище жертв под навесом вытеснило из твоей памяти, Басюуни, ужасы, которые ты видел прежде, и заставило тебя почувствовать, что война — это погибель.

Поэтому всякий раз, как только завывали сирены, ты звал Джамилю Джамалят, трясясь, прижимал ее к груди и повторял вместе с людьми:

— О господи, покровитель… Пусть последствия будут благополучны, о господи милосердный…

С тех пор у тебя исчезло пренебрежительное отношение к смерти.

Ходили слухи, что немцы одолевают своих врагов и вот-вот ворвутся в Александрию, что они воюют как оголтелые, без разума и жалости.

Однажды вечером снова завыла проклятая сирена, и все сверху спустились в твою комнату, Басюуни, ужас уничтожал веру и силы людей. Матери несли своих детишек, мужья помогали женам дойти до убежища.

В этот раз бомбы падали вблизи площади Абу Сидра. Раздавалась мольба:

— Спаси, о господи милосердный!

Басюуни, ты позвал Джамилю Джамалят, но в ответ не услыхал ее голоса. Ее мать зарыдала:

— Дочка моя… дочка моя Джамиля… Джамалят…

Она била себя кулаками в грудь и, вырвавшись из толпы, побежала к двери с криками:

— Джамалят… Джамалят…

В ту минуту, Басюуни, ты содрогнулся, словно кинжал вонзился в твое сердце. Ты бросился вслед за нею с криком:

— Джамалят… Джамалят…

Свист падавших бомб был пронзителен и страшен. Небо во мраке ночи напоминало сеть, сплетенную из лучей прожекторов, а гул самолетов — голос смерти. Крики и вопли людей в домах и убежищах неслись сплошным потоком.

Мать Джамалят бежала по улице, и крики ее не прекращались:

— Джамалят… Джамалят…

Ты же, Басюуни, звал маленькую Джамилю не только сердцем и разумом, но и всем своим существом.

Вы долго ходили, Басюуни, в ту ночь. Вдруг совсем близко упала бомба, разрушив какой-то дом. Вы видели, как он развалился. Вы побежали к разрушенной стене и, дрожа всем телом от страха, не переставали кричать:

— Джамиля… Джамалят…

Крики женщины были похожи на рыдание, плач, на вопль человека, у которого вырывают сердце.

Прошло несколько минут, и сирены дали отбой воздушной тревоги.

В окнах засветились огни, и вы направились домой… Домой?.. А где же дом?.. О ужас! Дом превратился в груду камней!

Тук-так-так.

Тук-так-так.

А помнишь ли, Басюуни? Вы оба, ты и мать, только утром нашли под обломками Джамалят, но не живую кроткую девочку, а изуродованный труп.