1923
Шрифт:
— Только на восточный манер. Кажется и на этот раз мы затронули что-то очень серьёзное.
В ЦК, к Сталину, Коля всё-таки успел. Часовая беседа с Шевырёвым многое поставила на свои места, и Николай был готов к разговору. Секретарь, его увидев, встрепенулся и сказал.
— Проходите, проходите Вас уже ждут.
В кабинете сидели и Алексей и Аршинов. Аршинов докладывал о плане действий на завтра. Николай подсел и прослушал. План был разумный. Довольно большая часть его была посвящена выяснению вопроса о принадлежности дома. Как Коля понял, это было нелегко, потому что единого реестра владений не существовало, а в местном исполкоме,
— Ну, товарищ Николай, расскажите, что опять за история такая загадочная. Вот, Степан Терентьевич у нас старый сыщик, а говорит, что за всё время работы такого не видел. А Вы совсем недавно появились — и уже второй раз заставляете на сильно волноваться.
— Это, Иосиф Виссарионович, пока ещё цветочки. Про ягодки я Вам попозже расскажу. А пока получается такая картина…
Пока Коля ездил туда сюда у него нарисовалось представление о том, как получить из этого ужаса хоть какие-то плюсы.
— Степан Терентьевич помнит, что когда он искал моего Василия, за которого я очень Вам, товарищ Сталин, благодарен, в деле фигурировал некий медальон, который и послужил причиной того, что спецотдел им заинтересовался. Я, узнав об этом, решил пообщаться с буддистами, которые должны знать, о чём идёт речь. Именно они и сказали мне о том, что кто-то совершал кровавые ритуалы и дали человека, который показал нам дорогу.
— А как они узнали о произошедшем?
— Не знаю. На мой вопрос они сказали, что поняли это по возмущению вселенной.
— Довольно невразумительный ответ — сказал Сталин после недолгого раздумья. Но может быть товарищ Бокий знает об этом более подробно? Я думаю, надо пригласить его сюда. Например, на завтра. А пока надо выполнять то, что запланировали. Это событие несёт в себе мощный политический оттенок. Если окажется, что здесь замешаны наши люди, мы должны будем первыми узнать об этом. Сейчас, особенно сейчас, нам нет необходимости в разговорах, что большевики совершают кровавые жертвоприношения. Если же это какая-то секта, то мы тем более должны знать кто они такие. Люди это решительные, и крови не бояться. У Вас что-то ещё, Николай?
— Да. Теоретическая часть.
— Тогда мы с вами продолжим.
Сталин ходил по комнате из угла в угол. Чувствовалось, что он взволнован. Он держал в руках трубку, но не курил. Наконец он подошёл к окну и раздраженно сказал.
— По Вашему выходит, что нас ждёт новый виток внутрипартийной борьбы. И его объектом буду именно я. Почему?
— Страна не выдержит курса Троцкого. Её экономика нестабильна, потому что зависит на 90 процентов от позиции деревни. Армия тоже у нас крестьянская. А уже намечены контуры будущего товарного кризиса. Переориентация промышленности на поставки в адрес Вооружённых сил приводит к ломке рынка. Мы могли менять на товары зерно — но их нет — они ушли на армейское снабжение. У крестьян, вместо зерна остались деньги, которые они не могут потратить. Цены на оставшиеся товары резко пошли вверх — естественная реакция на усиление спроса. В итоге, через три — четыре месяца создастся парадоксальная картина — товаров не хватает, цены на них взвинчены и крестьянство сидит злое, но начинает понимать, что его снова обманули. В ответ — к зиме волнения в деревне. А это значит — волнения в армии. Дальше — кризис в промышленности и кооперации — они не могут найти сбыт, потому
— С какой формулировкой? — Сталин уже не ходил, а внимательно слушал, усевшись в кресло.
— Наверное, что-то на тему утраты боевого духа, бюрократизации аппарата.
— Он обвинит Каменева и Зиновьева — припомнит им поведение в октябре 17 года. А ругать аппарат становится общим местом. Довольно ясно. В любом случае Троцкий на коне — победит ли революция — он организатор этой победы, не победит революция — ему не дали это сделать. Вы как всегда хорошо понимаете логику борьбы. А на каком основании Вы уверены в провале выступления?
Николай понимал, что это вопрос волнует будущего вождя больше всего. От ответа на вопрос о победе будет зависеть всё.
— Я думаю, жёсткая позиция Запада определит провал наших усилий по поддержке восстания. Нам не устоять против совместной интервенции Антанты — тут Троцкому не дадут воевать его же генералы. А самостоятельно немецкие коммунисты не победят.
Сталин долго молчал.
— Мы можем точно узнать, что будет делать Запад? Это сейчас очень важно. Я думаю Аршинов с Алексеем разберутся в этих убийствах и без Вас. Тем более, что завтра Бокий что-нибудь нам расскажет.
В Петроверигском все сидели чрезвычайно задумчивые. Аршинов молчаливо чертил чёртиков на бумаге. Сушин негромко диктовал список мероприятий на завтра. Николай посмотрел уже отпечатанные листы. Аршинов оторвал голову от рисунка и сказал.
— У нас два пути — первый это история дома и второй — что за люди были убиты. Завтра займёмся этим вплотную. Кстати, приехал твой китаец. Привёз бумажку — тут описание обряда. Если ей верить, он проходит не в первый раз. Значит надо будет искать ещё труппы. Ну и рутина — опрос жителей, более тщательный обыск.
— Копайте мужики. А я наверное завтра снова улечу, что привезти?
— Куда? Опять в Берлин?
— Опять.
Мне галстук — сказал Аршинов. Никак не могу найти галстук в полоску. Кстати, поздравь Алексея — у него сын родился.
— Да ты что! Когда?
— Сегодня. Он уже ездил, смотрел.
— Ну как, Алексей, что чувствуешь?
— Ничего я не чувствую, что пристали. Родился и родился. Ему наверное хорошо будет жить. Мы к тому времени социализм построим, всё будет хорошо. Не будет ни крови, ни денег. Счастливым вырастет. Большевиком.
У Коли снова схватило сердце. Он-то знал, что вынесет на себе поколение 23 года. Со школьной парты на затыкание прорывов. Под танки с винтовками — как Подольские курсанты. Кто из них выжил?
— Лёша, я верю, что всё будет хорошо. Ты кем в войну служил?
— Моряком. На Балтике.
— Вот и он пусть моряком будет. Ты меня главное запомни. Я редко ошибаюсь. Лады.
— Да что Вы мужики заладили. Куда партия пошлёт, тем и будет.
Чёрт возьми, с какой-то смесью восторга и ужаса подумал Коля. Они себя не жалеют, других тем более. Теперь готовы и детей под этот кровавый каток кинуть. Он вспомнил залитый кровью пол, детские труппы, выражение, почему-то одинаковое, застывшие на их лицах и лампа, горящая на столе, стала постепенно гаснуть. Он привалился к стене и комната резко пошла куда-то вверх.