1937. Трагедия Красной Армии
Шрифт:
Далее Хрущев сообщил, что было дано задание найти этот документ, но его в архиве ЦК не нашли, так как он был уже уничтожен (ни один преступник не любит оставлять следов). Не нашли ни в одном обкоме, ни в ЦК нацреспублик и телеграммы 1937 г. на места об этом постановлении Политбюро (если таковая была). Но давно и верно сказано, что нет ничего тайного, что не стало бы явным. В результате тщательных поисков в 1956 г. все-таки удалось в одном (Дагестанском) обкоме КПСС выявить копию шифротелеграммы ЦК ВКП(б) от 10 января 1939 г., в которой подписавший ее Сталин сам ссылается на решение ЦК о применении физических методов и пыток по отношению к «неразоружившимся» врагам (текст этой шифрограммы впервые огласил Хрущев в своем известном докладе XX партсъезду). На пленуме ЦК в 1957 г. Хрущев еще раз подтвердил: «Все помнят этот документ, все получали» 295.
И когда на июньском (1957 г.) пленуме ЦК речь снова зашла об этом невиданном и неслыханном в истории когда-либо существовавших политических
Молотов: «Применять физические меры было общее решение. Все подписывали» 296.
Каганович: «Сидели все тут же, на заседании, документ был составлен от руки и подписан всеми… Написан он был рукой Сталина… Все члены Политбюро подписались за. Текст не помню. В отношении шпионов применять крайние меры физического воздействия. Примерно так, было давно. Подписали все члены Политбюро» 297.
Когда Хрущев стал настоятельно требовать, кто же именно подписал это сакраментальное постановление Политбюро, вдруг вмешался Ворошилов и безапелляционно заявил: «Я никогда такого документа не только не подписывал, но заявляю, что если бы что-нибудь подобное мне предложили, я бы в физиономию плюнул» 298. Ни на пленуме ЦК в 1957 г., ни в публикации 1993 г. в «Историческом архиве» никаких комментариев по этому поводу не последовало. А применительно к теме данного исследования они необходимы. Не располагая пока другими документами, я вынужден обходиться тем, что есть: можно ли поверить в данном случае, что Ворошилов действительно не подписывал этот документ? У меня нет достаточно весомых доказательств неправдивости заявления Ворошилова, и я не исключаю, что он действительно в тот день этот документ не подписывал. Этот факт имеет некоторое значение для оценки личности Ворошилова, но далеко не существенное. Ведь документ-то такой был – дожившие до 1957 г. члены Политбюро состава 1937 г. (А.А. Андреев и А.И. Микоян) даже и не пикнули по этому поводу. Да и Ворошилов, если даже, допустим, не подписал это решение Политбюро, и не потому, что «против», а потому, что отсутствовал, то как член Политбюро он не мог не знать о нем (кстати, Ворошилов не говорил, что он не знал), и обязан был буквально под страхом смерти не только неукоснительно и скрупулезно выполнять сам, но и неотступно следить, чтобы другие выполняли…
Итак, уже после XX партсьезда такой авторитетнейший форум как июньский (1957 г.) пленум ЦК КПСС безоговорочно признал факт принятия в 1937 г. политическим бюро ЦК ВКП(б) специального постановления, разрешающего применение пыток к политическим подследственным.
Как оценить нравственное и политическое значение этого документа, уровень морали принявших его деятелей, считавших себя людьми, да еще, наверное, выдающимися? Я уже говорил, с точки зрения политической, подобных решений мы, очевидно, не найдем даже в наисекретнейших архивах ни одной хоть сколь-либо политической партии (пожалуй, включая и фашистские). Тут в очередной раз верховное руководство ВКП(б) оказалось «впереди Европы всей». Только ведь не хорошая в данном случае авангардность, а постыдная, позорная, омерзительная, означавшая, что верхушка ВКП(б) из силы, борющейся за всеобщее счастье человечества (как она сама себя усердно изображала) выродилась в силу, не погнушавшуюся ради спасения своей власти, прибегнуть к практике расчеловечения, отбросив советских людей XX века, по сути, ко временам каннибализма. Историк должен быть в какой-то мере бесстрастен. Но когда кто-то создает смертельную угрозу существованию самой человеческой природы, то такие деятели вполне правомерно могут быть историком названы выродками рода человеческого, подонками, у которых пробу негде ставить, для которых нет ничего святого [42] . А они ведь были не просто частными лицами, они возглавляли могущественный и всесильный Центральный комитет ВКП(б). И, очевидно, не так уж далеко от истины был бывший кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б). Р.И. Эйхе, который по некоторым сведениям, под пытками в 1938 г. временно потеряв рассудок, кричал, что признает себя виновным в принадлежности к преступной организации под названием «Центральный Комитет ВКП(б)» 299. А может быть, именно в тот момент Эйхе и вошел в разум?
42
Вполне обоснованно можно солидаризироваться и с данной академиком РАН А.Н. Яковлевым оценкой Сталину и его окружению: «мерзавцы первой степени и все в крови» ( Яковлев А.О декабрьской трагедии 1934 года // Правда, 1991. 28 янв.).
Одной из бесспорных исторических заслуг Н.С. Хрущева является и та, что он отважился сказать на XX съезде КПСС: «Признания многих арестованных людей, обвиненных во вражеской деятельности, были получены путем жестоких, бесчеловечных
Из всех многообразных доказательств факта использования в НКВД (особенно в 1937–1938 гг.) избиений и пыток подследственных, на первое место я ставлю свидетельства самих жертв. Немного их уцелело в те страшные годы. Кто был расстрелян почти сразу, тот уже ничего не скажет. Многие арестованные не решались протестовать. Они терпели и молчали, надеясь на могучий русский «авось» – «авось пронесет!». Но находились и такие, которые всеми доступными им средствами пытались возвысить свой голос против варварства, против произвола. Можно, пожалуй, выделить три основных направления этой борьбы. Борьбы, почти безнадежной, борьбы со всесильным НКВД. Но смелые и честные не молчали. Во-первых, многочисленные письма, жалобы, обращения к власть предержащим, направляемые из тюрем, ИТЛ и т. п. Во-вторых, отважное поведение на суде Военной коллегии Верховного суда СССР и военных трибуналов, бесстрашное выступление и обличение следователей-палачей. И, наконец, попытки разоблачения механизма мучительства теми благородными храбрецами, которые прошли круги ада НКВД, каким-то чудом вырвались на свободу и хотели избавить других людей от столь же позорной судьбы.
В адресованном ЦК ВКП(б) письме от 1 сентября 1937 г. бывший начальник ВОСО РККА комкор Э.Ф. Аппога утверждал, что его показания, данные на следствии, являются ложными и даны им в результате применения мер физического воздействия 301. Из Харьковской тюрьмы стонет бывший батальонный комиссар Н.П. Дмитренко: «Меня делают врагом народа. Я отдал всю жизнь РККА» 302. Отбывая свое наказание, военнослужащий Андреев подал в 1940 г. жалобу, в которой писал, что его показания даны в результате применения незаконных методов следователем НКВД Горбуновым, который говорил ему на допросах: «…Мы били и будем бить… Если не выдержишь, подохнешь – сактируем» 303.
О том, как добивалось «нужных» показаний следствие в САВО, подробно рассказал в письме к Ворошилову бывший переводчик разведотдела округа интендант 2-го ранга Б.И. Тутолмин. Он писал, что следствие «решило путем применения ко мне методов морального и физического воздействия заставить меня самого клеветать на себя и других, чего оно и достигло, поставив меня на 21 сутки непрерывного без сна и отдыха допроса и воспользовавшись моим невменяемым состоянием. Однако, не удовлетворившись моими клеветническими показаниями, оно кулаками, ремнями, самолетными амортизаторами и резиновой дубинкой, доведшими меня до двухкратного покушения на свою жизнь, заставило меня подписывать сочиненные им же самим протоколы…» 304. Это пишет человек, дважды приговоренный к расстрелу. И мне кажется, что ему вполне можно верить.
Бывший военный комиссар Военно-инженерной академии РККА бригадный комиссар А.К. Скороходов, несмотря на отказ от выбитых было у него «признательных» показаний уже в ходе предварительного следствия и на суде, все же в апреле 1939 г. был приговорен к 15 годам лишения свободы (в том числе приговором Военной коллегии (Алексеев, Дмитриев, Детистов) он признавался виновным и в том, что являлся «участником антипартийной белорусско-толмачевской оппозиции») 305. После суда Скороходов в своих неоднократных жалобах, начиная с 27 марта 1940 г. на имя прокурора Союза ССР и вплоть до 1955 г. писал, что следствие по его делу проводилось необъективно, с грубым нарушением социалистической законности, что расследовавшие его дело сотрудники НКВД (Лось, Леонов, Полковников) неоднократно подвергали его избиениям, добиваясь от него таким путем нужных им показаний о несовершенных преступлениях против советской власти 306.
Имеется немало данных о том, что следователи НКВД продолжали применять «физические методы» и после постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. Помощник (по другим документам – заместитель) командующего войсками КОВО комбриг В.М. Скрипкин был арестован 5 января 1939 г. В ходе предварительного следствия он оговорил себя и «признался» в участии в военном заговоре. Однако в судебном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР 14 февраля 1940 г. от этих показаний отказался. Был приговорен к 15 годам ИТЛ с поражением в правах на 5 лет. В неоднократных жалобах после осуждения бывший комбриг Скрипкин, член партии с 1912 г., писал, что «показания» о своей «преступной» деятельности он дал в результате жестоких истязаний, которые применялись к нему в ходе предварительного следствия 307. А это уже 1939-й год.